Но не с ней….
Хотелось быть сильной, но разве она могла? Нет, в этот раз Аллата сломалась. С хрустом, где-то внутри себя. Вампирша понимала, что пугает собственного ребёнка, поэтому до боли прикусила себе щеку и молчала. Бледные губы насильственно раздвинулись в широкой улыбке, и Лат отстранилась. Джеймс смотрел на неё ярко-голубыми глазами — его глазами, — и улыбался.
— Всё хорошо, принц, — заверила Аллата. Мотор машины загудел, и она плавно сорвалась с места. — Мы поедем… Поедем в дом около озера.
Ведь этого хочет он. Последний человек на Земле, который любит её и которого любит она.
В это же время Дин и Бенни спалили гнездо Старика. Вампир решительно направлялся по остаткам знакомого аромата. В этот раз он не пустит всё на самотёк.
========== Эпилог ==========
Джеймс.
Джеймс плещется в воде. Неожиданно яркое солнце хорошенько подогревает воду, и мальчик периодически играет на суше. Аллата сидит на берегу, под тенью большего дерева. Ей так хотелось быть живой в этот момент, чтобы не прятаться от солнечных лучей, которые неприятно жгли кожу. Кора дерева мягкая, шелест листьев и легкий ветер успокаивают, чудесным образом усыпляя вампиршу. Но карие глаза неотрывно смотрят на игравшегося в воде мальчика. Джеймс, одетый в нарукавники и цепляющийся за круг, играет, иногда выкрикивая «По правому борту!» и ещё что-то в этом роде. Аллата улыбается, смотря на сына. Если ты — вампирша, то в воспитании ребенка у тебя есть определённые плюсы. Ты сможешь издалека увидеть его посиневшие от холода губы, которые тот старательно прячет.
— Джеймс! — позвала вампирша, поднимаясь. Мальчик посмотрел на неё и мгновенно выскочил из воды. Немного виновато улыбнулся маме, когда Милиссон протянула ему полотенце.
— Прости, — бормочет он, поплотнее закутываясь в махровое полотенце. — Я не доиграл.
— Давай позже, хорошо? Холодает.
Джеймс согласно кивает: для своего возраста он слишком спокоен и послушен. Прекрасно зная, кем является его мама, что его ей подкинули, он не может считать своими родителями кого-то другого. Это красивая и любящая его женщина и есть его мама. Он понимает, о чём из прошлого можно спрашивать, о чём — нет. Что должна была сделать мама? Кто такой Бенни, про которого говорил Сорренто? В голове Джеймса — тысяча вопросов, и он задает их, медленно, выискивая нужный момент. И когда он все-таки рискует спросить, кто такой Бенни, получает короткий, но самый непредсказуемый ответ: «Я люблю его». Бенни — тот, кого любит мама. Джеймсу хочется спросить, почему он не с ними и любит ли он маму. Но взгляд Аллаты как будто тускнеет, затуманивается странной пеленой. Губы застывают в грустной улыбке, и мальчик спешит перевести тему.
Аллата чувствует себя почти виноватой.
Джеймс, вытираясь от капель воды, оживленно болтает о своей игре — о дальнем мореплавателе, который ищет свою любимую, а на пути у него много препятствий. И древние греческие Боги мешают ему. Это — самые простые мысли мальчика лет шести. Каждый мечтает стать героем. Но Аллата удивлённо приподнимает бровь, и спрашивает, где он такое услышал. Бледная кожа Джеймса окрашивается в яркий румянец, и он смущенно бормочет:
— Мне просто Сорренто телевизор включал. А там как раз шёл этот мультик… — Милиссон хмурится, но всё-таки приходит к выводу,что ничего плохого в этом нет. Пусть ребёнок смотрит мультфильмы. Она кивает, а Джеймс внезапно принимает серьезный вид и громко кричит. — Ой, здравствуйте!
Мозг вампирши соображает мгновенно: знакомым он сказал бы просто «Здравствуй»; если бы это был тот, кого он знает получше, «Привет» и по имени. Следовательно, не Сорренто и не Квентин. Шатенка поворачивается. Бенни не очень вписывается в картину: во всём черном он выглядит лишним. Вампир ухмыляется, смотря на растерянно-испуганное лицо подруги. Аллата широко распахнула глаза и, приоткрыв рот, смотрела на вампира. Нет, не то чтобы она ожидала его смерти, но думала, что они встретятся ещё нескоро.
— Бенни? — неуверенно шепчет она. Возможно, просто помешалась на нём и у неё виденье? Джеймс внезапно распахивает глаза — совсем как мать, — и наивно−беззаботно интересуется:
— Вы — мамин любимый человек?
Лафит громко смеётся, а Милиссон разворачивается к сыну. Непонятно, то ли она недовольна, то ли смущена, но Джеймс вжимает голову в плечи. Вампир отделяется от забора, к которому прислонялся, и направляется в их сторону. Лат быстро говорит сыну:
— Джеймс, иди в дом.
Мальчик хмурится. Если мама позволила подойти к ней со спины — а Бенни стоял очень близко к спине Аллаты — то почему ему надо идти домой?
— Домой или домик? — уточняет он.
Аллата на секунду теряется. Она спиной чувствует Бенни — расстояние вытянутой руки, он может с места дотронуться до её плеча. Милиссон может представить, как непонимание отразилось на лице Бенни. Дом — это именно дом, а домик — место под сиденьем машины. Заднее сиденье откидывается, и туда вполне может поместиться ребенок вроде Джеймса или кто-то худой и гибкий, как Аллата. Там есть немного еды и воды, потому что углубление идёт до багажника. Вампирша закусывает губу и неуверенно бормочет:
— В дом… Всё хорошо, Джеймс, иди в дом.
Хмурое лицо Джеймса светлеет. Он улыбается Бенни и маме и бежит в дом. Милиссон кажется, что её ноги приросли к земле: ни повернуться, ни отойти она не может. Тяжелая рука Бенни внезапно нежно скользит вверх от её запястья и останавливается на локте. Вампир внезапно круто разворачивает её, и прижимает к дереву. Глаза в глаза, всё происходит в звенящей темноте.
Аллата сглатывает:
— Ты жив, — то ли охрипла, то ли просто не может говорить громче. — Я думала… думала, ты останешься с Андреа.
— Нет, — отрезает Лафит. — Не смог. Ни остаться, ни убить. А вот найти тебя — проще–простого.
Он как всегда предельно краток. Бенни думал об этом с самого их разговора на кухне. Думал о том, нужно ли ему всё это: месть, Андреа или что-то ещё? Нет, вампир уже давно выбрал своё будущее. Поэтому Бенни сразу понял, что не сможет быть с Андреа, не сможет забыть Аллату. Он собирался бросить некогда любимую девушку ради Аллаты и сказать ей, как много она на самом деле значит для него.
Шатенка молчала, и в этот момент, наверное, можно было сказать, что она слегка напугана. Нет, Аллата боялась не за себя, а за сына. Беглый взгляд по окнам: Джеймса не видно. Наверное, сидит в своей комнате и играет. Не подозревает о том, что происходит снаружи. Тело Аллаты задрожало мелкой дрожью, когда Бенни обнял её лицо ладонями и, заглянув в её глаза, которые сейчас освещались солнечным светом, медленно и с опаской поцеловал нежно-розовые губы. Ни о каком ответе на поцелуй речи не шло, но разве могло быть по-другому? Аллата неуверенно, чуть заметно выдохнула в губы его собственное имя и поддалась вперёд.
— Бенни, — вновь выдыхает она. Вампир отстраняется так же медленно, с удовольствием наблюдая за реакцией Милиссон. Её глаза подёрнуты мутной пеленой, в уголках глаз собрались слезы. Аллата порывисто выдыхает, стараясь сглотнуть комок в горле.
— Ну-ну, Лат, — с усмешкой шепчет вампир, прижимая вампиршу к себе. Она прячет лицо у него на груди. — Я вернулся не затем, чтобы заставлять тебя плакать. Вампиры не должны плакать. — напоминает Бенни, большим пальцем стирая хрустальные слёзы. Девушка лишь ещё громче начинает плакать, уткнувшись лицом в грудь вампира. — Ты же сильная, я знаю.
— Я вовсе не сильная.
— Ты сильная. Ведь тебя воспитал я.
Губы Аллаты растягиваются в какой-то жалкой пародии улыбки. Бенни надёжно поддерживал Лат за талию, удерживая от падения. Если бы не его руки, Аллата бы не устояла на дрожащих ослабевших ногах.
— Я люблю тебя, — шепчет Лафит, нежно прикасаясь губам к её волосам. — Люблю. Родная.
Аллата смеётся и тянет его за собой в дом — надо познакомить с сыном.