С дикой враждой нападали они на католические костелы и монастыри и предавали поруганию католическую святыню: образа простреливали или рубили, ксендзов и монахов секли и истязали пред алтарями, топтали ногами священные предметы. Сохранилось предание, что в одном костеле гайдамаки повесили над главным алтарем ксендза, жида и собаку и написали: «Ксендз, жид да собака — усе вира одинака». Свирепая народная вражда не оставляла в покое и мертвых: гайдамаки врывались в панские усыпальницы и выкидывали из гробов тела и кости. По ночам всюду виднелись зарева пожаров: то горели монастыри, костелы да панские замки.
Ярость черни, казалось, была ненасытна. Несчастные евреи были избиваемы тысячами… Гайдамацкие бесчисленные загоны (шайки), по словам летописи, кружили по всей стране. Гибель грозила ежечасно не только панам, ксендзам и евреям, но и всем тем, кто не содействовал гайдамакам. Они держались такого правила: кто не за нас, тот против нас. Не один молодой щеголь, даже из русских, подбривавший голову на польский лад и рядившийся в польский кунтуш, поплатился жизнью, по словам летописца, в это ужасное время за свое щегольство.
Лучшие русские люди на Украине, хотя, конечно, возмущались дикой злобой, с какой рассвирепевший народ расправлялся с исконными врагами своими, были уверены в ту пору, что настал для них час свободы.
«Приспел час, желанный час! — восклицали православные священники, призывая народ к борьбе. — Настало время возвратить свободу и честь нашей вере, поруганной, униженной!..»
Паны или гибли от рук гайдамаков, или бежали с Украины; но не погиб и не бежал один из злейших врагов православия и русского народа — князь Иеремия Вишневецкий. Он еще при начале восстания собрал около восьми тысяч шляхтичей, живших в его громадных владениях, и вел жестокую борьбу с гайдамацкими загонами, свирепствовал и злодействовал не меньше их. Горе было врагам, попавшимся в его руки! Он беспощадно вешал, сажал на кол, рубил головы; но особенно свирепо расправлялся он со своими подданными, если они переходили на сторону гайдамаков и затем попадались к нему в руки. Местечко Немиров, принадлежавшее ему, перешло на сторону казаков. Вишневецкий пришел в ярость, когда узнал, что его рабы больше не повинуются ему; нагрянул с отрядом своих на местечко и после упорного боя ворвался в него.
«Подайте мне виновных!» — кричал он, собравши уцелевших жителей, которые, дрожа от страха, клялись, что они не изменники и готовы исполнить волю своего повелителя.
Чтобы как-нибудь избавиться от беды, они указали на некоторых.
Вишневецкий велел мучить всех, кто казался ему сколько-нибудь подозрительным. Несчастным вырывали глаза, рубили пополам, сажали на кол, обдавали кипятком, мучили такими муками, говорит летописец, каких и поганым не выдумать.
«Мучьте их! — кричал в каком-то диком исступлении Вишневецкий. — Мучьте так, чтобы они чувствовали, что умирают!»
Если один из просвещеннейших польских магнатов того времени способен был на такое зверство, то нельзя удивляться свирепости грубой черни, измученной вековым рабством.
Все усилия Вишневецкого, несомненно талантливого вождя, справиться с гайдамаками оказались ничтожны: они разбивались о громадную силу народного восстания. Не раз Вишневецкий уничтожал шайки гайдамаков, но являлись новые, еще более грозные, — вырастали они позади него, впереди, со всех сторон.