– Покажи мне сына моего, – говорит она в отчаянии Антонию, – если не покажешь его, я погублю себя у твоей пещеры!
Антоний в тяжелой скорби идет и снова умоляет Феодосия выйти к матери; наконец он повинуется и выходит. Увидела мать своего сына бледного, исхудалого, изможденного, бросилась к нему на шею, горько рыдала, обливала его слезами. Успокоившись немного, стала она умолять его:
– Возвратись в дом свой, детище мое! Все, что тебе надо для спасения души, – все ты будешь творить по своей воле, только не отлучайся от меня. Умру я, погребешь ты меня, тогда возвращайся в пещеру эту. Не могу я жить и не видеть тебя!
Напрасны были мольбы матери. Феодосий, верный данному монашескому обету, был непреклонен. Он предложил матери, если она хочет видаться с ним, постричься в одном из киевских ближних женских монастырей. После долгой борьбы материнское чувство взяло в душе ее верх над всеми мирскими утехами, и она, не имея сил расстаться навсегда с сыном, постриглась в женском монастыре Св. Николая. (Все подробности эти преподобный Нестор, написавший житие Феодосия, узнал от келаря Феодора, который слышал от самой матери святого подвижника.)
Молва о днепровской пещере и трех подвижниках ее: Антонии, Никоне и Феодосии – далеко разносилась по Русской земле. Со всех концов ее из разных сословий стала стекаться братия.
Сын одного знатного вельможи, Иоанна, явился раз к Антонию, долго беседовал с ним и выразил желание постричься в иноки. На другой день приехал он к пещере в светлой одежде, на богатом коне, в сопровождении своих слуг. Отшельники вышли из пещеры и приветствовали его, как вельможу; он же в ответ поклонился им до земли и, сняв с себя боярскую одежду, положил ее перед старцем, поставил перед ним и коней в богатых уборах и сказал:
– Все это, отче, прелесть мира сего; как хочешь, так и поступи с нею. Я же хочу, презрев все это, быть иноком и жить с вами в пещерах и не возвращусь больше в дом свой.
Антоний напоминал ему о силе обета, о власти отца, о гневе князя, но решимость юноши не поколебалась. Тогда Никон постриг его и нарек Варлаамом. Вслед за ним княжий слуга, любимец князя, также постригся в монахи под именем Ефрема. Узнав об этом, великий князь Изяслав сильно разгневался – велел привести к себе одного из отшельников. Явился Никон.
– Ты ли, – спросил его с гневом Изяслав, – постриг боярина моего и слугу в монахи без повеления моего?
– Божею благодатью, – отвечал Никон, – я постриг их повелением Царя небесного Иисуса Христа, призвавшего их на подвиг.
– Иди, – сказал князь, – и увещай их, чтобы они возвратились к себе домой; иначе я пошлю тебя и всех живущих с тобою в заточение и пещеру вашу раскопаю.
– Владыка, как тебе угодно, так и твори, а я не могу отнимать воинов у Царя небесного! – отвечал кротко Никон.
Жена Изяслава стала просить за иноков и смягчила гнев своего мужа.
Много стараний употребил отец Варлаама, чтобы вернуть сына из пещеры, наконец силою увел его к себе домой. Варлаам молча сидел в углу, не трогал пищи, принесенной ему, не обращал внимания на просьбы и ласки жены. Три дня просидел он молча, не евши, и только мысленно молил Бога, чтобы Он подкрепил его. Наконец родители поняли, что ничего с ним не поделать, и со слезами отпустили его. Оплакивала его жена, плакали слуги, любившие его. Он остался твердым в своем решении.
Варлаам был игуменом после того, как Никон ушел из Киева в Тмутаракань. Вскоре по желанию князя Варлаам стал настоятелем в монастыре Св. Димитрия в Киеве, тогда по благословению Антония братия избрала игуменом Феодосия.
Первыми подвигами его в игуменстве были постройка большой церкви и введение монастырского устава. Недалеко от пещеры нашел он удобное место, соорудил там храм во имя Пресвятой Богородицы, а около него выстроил кельи. В своем монастыре ввел он устав Студийского Константинопольского монастыря.
Правила этого устава очень просты. Общая молитва всей братии в церкви считается выше одиночной, келейной. У иноков должна быть общая трапеза; пищу вкушать за братской трапезой должны были все безмолвно, внимая чтению; без благословения игумена никто не смел ни есть, ни пить, ни держать хлеба или воды в келье, ни съесть ягоды в поле. Имущество у иноков должно быть общим, даже и одежда; никто не мог ничего назвать своим; даже в разговоре запрещалось употреблять слова «мое, собственное, твое». Инок не должен был принимать милостыни ни от кого; взять что-либо у кого-нибудь позволялось не иначе как с благословения игумена. Инокам не позволялось ходить по кельям друг к другу. Без разрешения игумена никто не смел выходить за монастырские ворота. Разные ремесла и искусства составляли занятие иноков в досужее от молитвы время.