— Порядок на Руси! — потирает руки Купрей. Без него не обходится на селе ни одно семейное и несемейное торжество. У Купрея широкое, доброе, медовое лицо с ямочками на щеках. Профессор Живан поглядит на него и тоже улыбнется. А дед Евсей увивается вокруг стола, то вилку переложит, то передвинет тарелку, то ворчит себе под нос, выражая недовольство какими-то ему одному заметными непорядками.
— Может, обойдемся без Товкача? Семеро одного не ждут…
Шипит, пенится пиво, словно оживает в нем хмель.
— Ну так, будьте здоровы! — причащается дед. — Выпьем за то, чтоб такая жизнь была каждый день!
— Иначе и быть не может! — вставляет Купрей. — Такая задача перед колхозом стоит.
— Задача-то стоит, — скрипит дед, — да задачу на стол не кладут. Ты, Купрей, председатель над селом, а я простой человек, когда-то заправлял комбедом! — при этих словах он долил пива себе и профессору. — В моей хате нет беспартийных. Зою приняли в комсомол, Тимош на войне вступил в партию, а я партийный еще с тех времен… — Он показал на выцветшую групповую фотографию, прикрепленную гвоздиком к стене. — В комбеде предводительствовал в те времена и на законном основании считаю себя принадлежащим к партии. Одна Устя официально не определена.
— Как это не определена? — впилась Устя черными глазами в оторопевшего свекра. — А мой муж — это не то же самое, что я?
— О том и речь, что только официально не определена, — сдался свекор и продолжал свое: — О чем я говорил?
Из кухни донесся приятный баритон Товкача.
— Ой-ой-ой, какие ароматы! — Он просунул голову в дверь и, почтительно поклонившись, снял шляпу. — И ты тут? Без тебя и вода не освятится.
— Раз голова, то всему голова, — улыбнулся Купрей.
Положив шляпу на подушки, Товкач тоже присел к столу.
— Живем, как видите, — сказал он профессору. — Хлебушек свой, сало тоже не одолженное…
Но, заметив, что это не очень подействовало на профессора, пересел на другого конька.
— Вы нашу наглядную агитацию видели?
— Не все, — уклончиво ответил Живан. — Но кое-что запомнилось. Особенно из прошлогоднего.
— Из прошлогоднего?! — Товкач в отчаянии посмотрел на Купрея. — Извиняюсь, у нас вся агитация к уборке приспособлена.
— Зачем им твоя агитация? — виновато задвигался Купрей. — Давайте уж лучше обедать…
— И то правда, — засуетилась Устя. — Тимош, проси! Берите, дорогие гости, угощайтесь! — ухаживала она за Живаном. — Пробуйте поросятники! Немного не так приправлена. Нет перчика. С хренком пробуйте! Если что не так — извиняюсь.
— А чего еще надо? — принялся Купрей за поросятину. — Порядок на Руси!
— Ну-ка, гости, выпьем, чтоб дома не журились! — осмелел Тимош.
Все выпили и зашумели — всяк о своем.
— Так это правда, что вы хотите нашу Зойку в науку выводить?
— А почему бы нет? Девушке в самый раз учиться.
— Я ни при чем, что она школу бросила, — забеспокоился Товкач. — Это семейное дело Мизинцевых.
— Если все в науку пойдут, кто в колхозе работать будет? — бросила Устя и пошла на откровенность: — Вот вы ученый. Много с вами наработаешь?
За это она получила пинок от свекра и такой ответ от Живана:
— В том-то и беда, что некоторые ученые за своими колбами света не видят, жизни не чувствуют. А надо быть ближе к колхозной лаборатории.
— Так просим! — воскликнул Товкач. — У нас кругом сдвиги. Возьмем культурный уровень. Электричество, радио, телефон, водопровод думаем делать… — Товкач проворно поднялся, подошел к телефонному столику у окна и повертел ручку: — Алло, алло, Настя! Это ты? Меня никто не спрашивал? Если что — я у Мизинцевых. Беседую с профессором. — Положив трубку, обратился к профессору: — Видите, какие удобства? В Замысловичах этого нет… В Талаи надо вашу лабораторию!
— И я за это, — отозвался Купрей, одолев немалый кусок поросятины. — Однако нечем тебе, человече, хвалиться. Замысловичи нас трудоднем перетягивают.
— Как это перетягивают?
— А так, что культура села у нас есть, а культуры поля мы еще не имеем. И не надо, Филимон, хвалиться: мы, мы!..
— Ага! — вскипел Товкач. — Ты против профессора, против того, чтобы он обосновался у нас?
— Успокойтесь, успокойтесь! — улыбнулся Живан.
Товкач ударил себя кулаком в грудь:
— Я патриот своего села!
— И я патриот своего села! — горячился Купрей.
Однако скоро председатели помирились и уже улыбались друг другу. Но это было не что иное, как служебная привычка держаться на людях. А едва вышли на улицу, всякое согласие между ними пропало.