У девушки сжалось сердце. Взяв старика за руку, она постаралась успокоить его:
— Вы еще так слабы, потерпите немного. Как только вам станет лучше, я обязательно отведу вас туда. Обещаю…
Но ей не суждено было выполнить свое обещание. Спустя несколько дней состояние Ты Няна резко ухудшилось. Теперь его не видели в коридоре. Прикованный к постели, он неподвижно лежал на левом боку и тяжело дышал. Резкая боль в печени не позволяла ему даже присесть. Старик не мог ничего есть и только пил апельсиновый сок. Его худое тело напоминало скелет. Руки и плечи словно высохли, щеки провалились, подбородок заострился. И только глаза оставались такими же лучистыми, проницательными и добрыми.
На четвертый день Ты Нян попросил сестру позвать
К нему доктора. Когда они остались вдвоем, старик сказал:
— На этот раз мне уже не выкарабкаться, Нган, прошу тебя, отправь телеграмму моей дочери Хань.
— Успокойтесь, отец. Вы еще поправитесь, я знаю! — Девушка, сама того не замечая, стала называть больного отцом.
— Нет, я себя знаю. Ты должна помочь мне. Хань в этом году кончает педагогический институт… А это значит, что она должна преподавать, куда бы ее ни послали, так ведь? Так… Но из Ханоя она уезжать не хочет. Я высказал ей свое мнение в письме, но не знаю, послушалась ли она моего совета. В письмах она избегает писать об атом… Дочь — это все, что у меня осталось в жизни. Хочу последний раз повидаться с ней.
Девушка сидела молча. О чем-то думала. Потом укрыла больного одеялом. Каждое движение ее ласковых рук как бы говорило, что она все поняла и все сделает. Когда она поднялась, Ты Нян сказал:
— Вот ее адрес: Педагогический институт…
— Знаю, — прервала его Нган, — у меня сохранилось ее письмо. Она мне писала в конце прошлого месяца.
— Судя по ее письмам, — голос старика задрожал от волнения, — выпускникам дали отдохнуть перед отъездом на работу, правильно?
— Правильно.
С этого момента прикованный к постели солдат революции с волнением стал ждать, когда начнется бой между угасающей жизнью и медленно надвигающейся смертью, бой, полем битвы которого стало его тело. В первый раз придется участвовать ему в таком сражении, в первый и последний.
На следующий день Ты Нян потерял сознание, а потом забылся долгим, тяжелым сном. Проснулся он среди ночи и, вспомнив о посланной телеграмме, подумал: «Хань, конечно, ее получила и сейчас, наверно, едет сюда». Ему стало лучше. Быть может, тлеющий огонек надежды на выздоровление и чувство отцовского долга влили новые силы в этого уже приготовившегося встретить смерть человека. Про себя он решил, что ему надо прожить по крайней мере три ночи…
Возвращаясь с почты, Нган думала о том, что теперь старик все время будет волноваться, узнавать, не приехала ли дочь. Однако, к ее удивлению, Ты Нян ни о чем не спрашивал. Но каких усилий стоило ему это молчаливое ожидание! Как вздрагивали веки старика, когда у пристани раздавался гудок парохода…
И вот на третий день, после того как была послана телеграмма в Ханой, поздно вечером Нган, едва успев прилечь, услышала стук в дверь. Вошла дежурная сестра и сказала, что приехала дочь Ты Няна. Быстро одевшись, Нган вышла.
В гостиной при тусклом свете ночника Нган увидела девушку с вещевым мешком за плечами. У нее был высокий лоб, черные блестящие глаза прятались под густыми ресницами. Лицо дышало свежестью; казалось, этому юному существу еще не довелось столкнуться с горем…
— Вы Хань? — Голос Нган дрогнул от волнения.
— Да, — тихо ответила девушка.
И по тревожной интонации этого короткого ответа Нган поняла, что Хань боится услышать самое худшее. Она подошла к девушке и положила руку ей на плечо.
— Пойдемте со мной. Отец ждет вас с нетерпением, — сказала она, помогая девушке снять мешок.
Они прошли в комнату Нган.
— Что с отцом? Разрешите мне пройти к нему, — попросила Хань.
— Хорошо, я провожу вас к нему, но сначала съешьте чего-нибудь. В поезде вы наверняка ничего не ели.
Хань выпила стакан молока. А Нган тем временем рассказала ей о здоровье отца. Потом они пошли к старику.
Дойдя до дверей палаты Ты Няна, Нган остановилась и, показав жестом, что девушка должна немного подо ждать, постучала и вошла. Некоторое время спустя она пригласила Хань войти.
Девушка прошла в комнату, а Нган, прижав руки к груди, осталась у дверей.
— Доченька! — сдавленным голосом произнес старик. Хань подбежала к кровати отца и взволнованно заговорила:
— Папа, папочка… Я только что приехала… Тебе очень плохо?
— Я знал, что ты приедешь, — старик говорил медленно, останавливаясь после каждого слова. — Но все-таки боялся — вдруг не сможешь.