– Чего ж тогда сюда пришел?
– Помочь, зачем же еще? Ты же не ломать взялся, а строить. Строить – дело хорошее, значит, надо помочь.
– Нет уж. Тут такое дело, с молитвой надо строить. Так что, спасибо, добрый человек, но я уж как-нибудь сам.
– Как знаешь. – Старик поднялся. – Ломик я тебе оставлю. Он у меня, правда, тоже не крещеный, но без него несподручно. А лом, как ни крести, в распятие не обратится.
– Вера горами двигает.
– Только если твоя вера лом в распятие превратит, чем землю ковырять будешь? Вот ведь оно как…
Старик ушел, а Петр в этот день больше не работал. Замутил старик ему душу, что воду в купели, теперь не знаешь, когда и отстоится. Ох, лукавый старичок!.. И разговоры у него не деревенские. Чует сердце, дед сюда послан искусителем. Да еще родница эта… Какая там может быть девка, если оттуда люди пьют?
Петр прибрал инструмент, затворился в своей келейке и, превозмогая боль в натруженной спине, отбил поклонов вдвое против обычного. С искусом только так бороться и надо.
Ночью проснулся, оттого что почудился ему плеск воды и звонкий девичий хохот. Открыл глаза, лежал, зорко вслушиваясь в ночные звуки. Коростель скрипит, так что отсюда слышно. Кузнечики надрываются, обещая жаркий день. А ни плеска, ни взвизгов не слыхать. Приснилось…
Сны Петру виделись часто, и все смутительные, греховные, о каких и на исповеди рассказать стыдно. Чаще всего он оказывался где-то без штанов, и почему-то на нем был не подрясник, которым легко прикрыть срам, а короткая маечка, какую носил в годы пионерского детства. Петр натягивал ее, пытаясь хоть как-то прикрыться, а вместо молитвы твердил почему-то торжественное обещание: «Я, юный пионер Советского Союза, перед лицом своих товарищей торжественно обещаю…»
Безобразный сон, но все же понятно, что посылается таковой в наказание за неверие в юные годы.
Другие сновидения были куда хуже. Снились женщины. Красивые и дурнушки, знакомые и такие, которых в жизни не видал и не мог видеть. Но все представлялись в таком виде, что иноку и подумать совестно. А он во сне не только глаз не отворачивал, но и мерзости всякие вытворял. Утром, вспомнив сон, молился, поклоны отбивал сугубо и трегубо, стараясь заглушить бесовский зов плоти, но ничто не помогало. Ушел от людей в пустынь, но оказалось только хуже. Богомолки, порой совсем молодые, лезли в купель нагишом, нимало не стыдясь монаха. Тут уж глаза отводи не отводи, а иной раз увидишь не предназначенное для иноческого взора.
Но сейчас сон отпустил по-хорошему. Мало ли, что смех почудился и плеск. Оно, конечно, глупый смех вводит в грех, но ведь не сам Петр смеялся, чужие смешки пригрезились. Потому Петр сонно перекрестился и, поворотившись к стене, заснул крепко.
Утром, после всех положенных молитв, приступил к трудам. Решил, покуда готовые ямы не заплыли, поставить хотя бы пару столбов. Но прежде пошел к кринице, омыть лицо и набрать воды для питья. И едва не упал, поскользнувшись на мокрой, залитой водой земле. Что за нелегкая? Бывает в праздник водосвятия, когда народ к источнику валом валит, неаккуратные богомолки кругом криницы столько воды поразливают, что без резинового сапога не подойдешь. Но сейчас лето в середине, только купальские дни прошли. Летний день час мочит, минуту сохнет. Не могло такого со вчерашнего дня остаться, да и сухо было с вечера, уж это он помнит, подходил попить воды из горсти. Может, приходил кто с утра пораньше? Петр оглянулся… – нет, не было никого. Лужайка перед источником недавно выкошена, и отава густо серебрилась росой, только след самого Петра темнел на этом фоне. Если кто приходил утром, он бы росу с отавы посбил. Откуда же вода у криницы?
Сразу вспомнился дурной сон, громкий смех и плеск воды. Может, и вправду ночью, пока роса не пала, приходила пьяная компания с бесстыжими девицами, плескалась водой, а может, и гаже вытворяла что, а он проспал и не слышал.
Петр набрал воды, но пить из горсти, как привык за последние месяцы, не стал. Понес ведро в келью, кипятить.
Вода вскипела, но Петр и чаю пить не стал, как был голодный, собрал инструмент и отправился на работу.
Давешний старик говорил, что концы у бревен надо бы просмолить, а то загниют во влажной земле. Вар развести горячей соляркой и мочальным квачом как следует промазать основания бревен. Ничего такого у Петра не было, да и не хотелось у источника вонь разводить. А теперь и вовсе самая мысль о смолении стала противной. Пусть черти в аду смолой мажут, а тут с Божьей помощью и так постоит.