— Счас откроет, — уверенно сказал Павел и достал папиросы, — Курите!..
Кеша отказался, а Антон закурил с ним. Они стояли, прислонившись к шаткой ограде палисадника и молча попыхивали папиросками.
— Как называется специальность-то ваша? Мудрено как-то… — спросил Павел, и лицо его расплылось в улыбке — видно, он уже смеялся над этим словом и сейчас ждал смешного еще.
— Фи-ло-логия, — подделываясь под его тон, по складам сказал Кеша. — А мы филологи. «Филолухи» по-простому.
— Ну и специальность! — хохотнул Павел. — Без бутылки не разберешься!.. — А к нам зачем приехали?
— Старинные песни, сказки записывать, — сказал Антон.
В сенях что-то заскрипело, послышались шаркающие шаги, загремела щеколда, и дверь приоткрылась.
— Кто там? — спросил старушечий голос из темноты сеней.
— Это я, теть Фень, — выдвинулся вперед Павел. — Постояльцев тебе привел. А ты уж, чуть завечерело, и улеглась?
— Чего ж мне одной старухе-то делать? Молодым игрушки, а старой подушки, — сказала она, открывая дверь настежь.
Павел вместе с ребятами взошел на крыльцо.
— Да ты, Павел, вроде выпимши?.. — сказала хозяйка, приглядываясь к нему.
— Да было дело. Кольку проводили, теть Фень. В город подался на заработки.
— Ишь ты, — сказала она глухо. — То-то, я слышу, все песни да гармошка. Поехал, значит, в чужие края счастья искать… Вот и мой Федор уж сколько лет глаз не кажет… В письмах пишет, скучаю, мол, по Родничкам, а погостить дела не отпускают.
— Уехал… — грустно мотнул головой Павел. — Вот ребята к нам за песнями приехали, а Колька уехал… У нас на Чусовой и песен хватит, и природа, как в Швейцарии, а перспективы нет… Ну ладно, ребята, — вдруг переменил он тон на деловой. — Устраивайтесь здесь, а я пойду.
Ребята пожали Башкову руку и через темные сени почти на ощупь пробрались в избу. Старуха щелкнула выключателем, и маленькая лампочка тускло осветила горницу. Тете Фене на вид было лет под семьдесят, но волосы у нее были не сплошь седые, а черные с проседью, спина не сутулилась, и если бы не частые морщины на лице, ей можно было бы дать лет на десять меньше. Встретила она ребят приветливо, но без суетливости.
— Садитесь! Чо у порога-то стоять, — сказала тетя Феня, и сама захлопотала у печки. Сняла с приступка маленький помятый самовар, нащипала лучины. Сообразив, что она собирается их угощать, ребята запротестовали:
— Не беспокойтесь, пожалуйста, мы недавно кушали.
— А у нас гостей не спрашивают, кушали али нет, — ворчливо заметила хозяйка. — Гостей не кори, а, чем бог дал, накорми. Кеша толкнул Антона:
— Слышь, уже две пословицы.
— Ну и что! — отмахнулся Антон, а Кеша достал из кармана блокнот и быстро записал обе.
Через четверть часа на столе кипел самовар, лежали в тарелках крутые яйца, хлеб, творог. Ребята уписывали все это за обе щеки. Хозяйка для компании пила чай вприкуску.
— Кушайте, кушайте, говорила она. — А то чой-то вы худые. Не кормят вас, что ли, в городе?
— У нас сессия была, — сказал Кеша. — Вот и отощали.
— Вон чо! — с напряженным вниманием кивнула хозяйка, но видно было, что слово «сессия» ей непонятно
— Экзамены у нас были, — пояснил Антон. — Студенты мы.
— Вона!.. — поняв теперь, с облегчением произнесла хозяйка. — Стало быть, на завод приехали, практиканты будете?
— Нет, — с набитым ртом возразил Кеша. — Мы филологи. Песни приехали собирать, сказки, пословицы. А вы песен старинных не знаете? Не споете нам? — с ходу решил поживиться он.
— Откеля, — поджав губы, сказала хозяйка. — Уж что в девках знала, все перезабыла. Без песен рот тесен…
Кешкина рука проворно скользнула в карман за блокнотом, но Антон под столом толкнул его ногой, и Кеша неохотно вернул руку на стол.
— А поговорок, пословиц вы много знаете, — сказал он.
— Откеля? — удивилась хозяйка.
— Ну вот, например, «Без песен рот тесен».
— А кто ж ее не знает? У нас все так говорят.
Хозяйка постелила ребятам в горнице, а сама ушла на другую половину. Горница была обыкновенная, деревенская, пестренькие обои, деревянный крашеный потолок, две лавки вдоль стен. В углу торчал фикус в кадке, у окна швейная машина, старая, зингеровская, а на стене, высоко под самым потолком, висел старинный барометр в позеленевшем медном корпусе. Антон согнутым пальцем постучал по стеклу. Хвостатая стрелка пугливо качнулась вправо и вернулась на место, против красных буковок «ясно».
Кеша давно уже похрапывал под пестрым деревенским одеялом, сшитым из разноцветных лоскутков, а Антону не спалось. Он походил по комнате, стараясь не скрипеть половицами, потом подошел к окну и осторожно раскрыл хлипкие, рассохшиеся рамы в темноту. Выключил свет. Сначала мрак в комнате и мрак на улице слились, ослепив его. Но скоро глаза привыкли к темноте, и на улице прорисовались глухие остовы домов, силуэты деревьев, тонкий серп месяца среди ночных облаков. Пахло мокрой землей, как будто после короткого легкого дождичка. Рядом с окном в завалинке скрипел какой-то сверчок, он скрипел истово, громко, без отдыха, будто сама ночь монотонно пилила на маленькой скрипочке. Всхлипнула и замолкла где-то за тремя улицами гармошка; тонко, ослабленный расстоянием, прозвучал девичий смех…