Значит, все было правдой. Он почувствовал себя так как будто еще минуту назад был больным и нищим и вдруг разом выздоровел и разбогател… Что-то в ней было такое, в этой девчонке, что-то такое… А по тому, как внимательно она смотрела на него. как сосредоточенно замерли ее зрачки, он догадался, что и его глаза говорят, что и она в них читает. И она уже прочла, что она забавная девчонка, что удивительно, как он ее сразу не заметил — она вот какая симпатичная! — что она развеселила его и ему теперь хорошо, что от его мрачного настроения не осталась и следа… Она все поняла, кивнула и радостно улыбнулась. Они закружились под музыку быстрей и быстрей, и им освободили место другие танцующие. Они летели, кружась, по широкому кругу, и он глазами спросил: «Ну как?» — и она ответила: «Здорово!» — и он глазами сказал ей: «Ты молодец, девчонка!» — а она шутливо вздернула нос: «А как же!..»
Музыка оборвалась, и они остановились прямо там, где он ее пригласил. Многие почему-то смотрели на них. Антон спросил глазами: «Будем еще танцевать?» — и она кивнула: «Конечно!..» Он пошел к сцене, где сидел Кеша, и по дороге обернулся — широко открытыми глазами девушка смотрела ему вслед. Кеша встретил его удивленным взглядом.
— Ну ты даешь, — сказал он ворчливо. — Пошел приглашать Зи-ночку, а пригласил эту малявку. Хотя девочка ничего, симпатичная. — Совсем даже ничего, — сказал Антон, улыбаясь во весь рот, и в голосе прозвучало такое самодовольство, что самому стало смешно. Он сел вполоборота к залу и, разговаривая с Кешей, все время посматривал в сторону этой девочки с бантиками, и она ему все больше нравилась: и эти ее школьные бантики, и маленькая хрупкая фигурка, и ее говорящие глаза — даже отсюда он понимал, что они говорят. Они сказали, что, если кто-нибудь и пригласит ее танцевать, она не пойдет, а будет танцевать только с ним… И когда он снова шел через весь зал, чтобы пригласить ее на вальс, ему было так приятно, что она ждет его, только его, и никого другого.
— Как тебя зовут? — кружась с ней в танце, спросил он.
— Таня, — ответила она, глядя на него снизу вверх из-за своего невысокого роста. Голос у нее был мягкий и нежный.
— Таня, — тоном взрослого повторил он. — Хорошее имя.
Она чуть заметно улыбнулась и опустила глаза.
— А меня — Антон.
— Антон?.. — с какой-то детской шаловливостью передразнила она. — Хорошее имя.
Оба рассмеялись и так, смеясь, продолжали кружить. Но тут музыка оборвалась и все пары остановились.
— Танго!.. — закричал со сцены Башков, который взял на себя роль диск-жокея. — Объявляется белый танец.
— Я вас приглашаю, — сказала Таня поспешно, точно испугавшись, что он сейчас уйдет, и тут же смутилась, опустила глаза.
— Весьма польщен, — сказал Антон, подавая ей руку. И они снова вошли с нею в круг.
Танцуя, они разговаривали теперь не только глазами, но и обыкновенно, словами, и он узнал, что Таня перешла в одиннадцатый класс, что у них сейчас практика в детском саду, что у нее даже есть своя группа, что малыши ей нравятся и они ее любят, но по- настоящему она еще не решила, кем станет; папа хочет, чтобы она поступила в медицинский- папа у нее врач-рентгенолог, — но сама она не может понять, к чему у нее призвание… Это был обыкновенный разговор, но в нем была для Антона какая-то особая прелесть. Дело было не в словах, не в том, что он говорил и что отвечала она, с легкой робостью, чуть запыхавшись в стремительном кружении танца. Главное, он не был скован, ничто его не тяготило; он мог спокойно смотреть в ее глаза, и она смотрела в ответ доверчиво, он мог просто молчать, и в этом не было неловкости, мог просто улыбнуться ей, и знал, что она ответит ему ясной улыбкой.