Таня по берегу уже шла к ним с веслами в руках.
— Ты ее любишь? — спросила вдруг Бубенцова, серьезно и внимательно глядя ему в глаза.
— Ну, это какой-то нелепый вопрос, — нахмурился. — Мы подружились. Мне с ней хорошо…
— А со мной тебе было плохо?
— С тобой у нас ничего не было.
— И то верно, — сказала она задумчиво. Она вскинула голову и посмотрела на него. Посмотрела так грустно и нежно, так обещающе, как будто вдруг поняла, сколько мук он перетерпел из-за нее, и это поразило ее, преисполнило, жалости к нему и нежности. Так посмотрела, что не тогда, когда она прижималась к нему, а сейчас у него вдруг перехватило дыхание, и он потерялся.
— Антош, поедем кататься, — ласково и тихо позвала она. — Поедем!.. Я прошу тебя…
Да-а!.. Он догадывался, сколько нежности и ласки может таиться в ее голосе, он представлял, как может околдовать она этим смиренным «я прошу», он мог вообразить, как неотразима она в своей слабости, но то, что сейчас прозвучало в ее голосе, превосходило все его ожидания. Он онемел. Надо было что-то отвечать, а он молчал, он тянул время, чтобы хоть немного успокоиться, взять себя в руки. Он знал, что если произнесет сейчас хоть слово, голос выдаст его смятение. Да-а! Тут нашему «Святому Антонию» нужно было призвать на помощь всю свою волю, все свое мужество, чтобы устоять. И он (слава ему!) устоял.
— Нет, — сказал он твердо, хоть голос его и немножечко сел.
Таня уже давно заметила их у пристани и приближалась неуверенно, медленно. Один раз она даже остановилась, но вскинула голову и пошла тверже. Она подошла, и лицо у нее было совершенно спокойное, только дышала она часто, но, может быть, это от быстрой ходьбы.
— Я принесла весла, — сказала она, и непонятно получилось, сказала она только Антону или им обоим. Она неловко положила весла на перевернутый дощаник и потупилась в растерянности.
— А знаете что! — вдруг заявила Бубенцова. — Поедемте кататься втроем. Возьмите меня с собой!..
Этого еще не хватало! Хороша будет картина: он отчаливает от берега с Таней на корме и Бубенцовой на носу. Он представил себе эту картину, и его передернуло. А ей, значит, все равно?..
— Не получится, — отрезал он. — Троих эта лодка не выдержит.
— А я не поеду, — встрепенулась Таня. — Я не могу, мне надо дежурить — у нас одна воспитательница заболела. — Она повернулась и хотела уйти, но Антон удержал ее за руку.
— Ты придумала! — не поверил он.
— Нет, не придумала, — сказала она с отчаянием, вырываясь.
— Ты придумала, — сказал он и почти насильно втолкнул ее в лодку. Прямо в кедах он вошел в воду, стронул лодку с мелководья и прыгнул в нее. Это было похоже на бегство. Он с яростью налег на весла, нервничая и потому неловко загребая, срываясь то одним, то другим веслом. Бубенцова стояла на берегу и с улыбкой смотрела им вслед.
— Ой, как нехорошо! Почему ты не взял ее? Так же нельзя!.. — пролепетала Таня почти с ужасом. Он ничего не ответил ей.
А на середине озера, откуда до любого берега было далеко, откуда люди, дома и деревья на берегу казались маленькими и куда, если и доносились какие-нибудь громкие звуки с берега, то ослабленными и мелодичными, а так было тихо, только волны с легким плеском ударялись о борт лодки, на середине озера он бросил весла, закурил и рассказал Тане, многое смягчив, конечно, все, что читатель уже знает из первой главы нашей повести. Антон просто рассказал ей, что Бубенцова ему нравилась, но что она вела себя так-то и так-то, и поэтому она больше ему не нравится.
Таня выслушала его с печалью и со вниманием.
— Ты был неправ, — неожиданно твердо заявила она.
— А ты так же вела бы себя на ее месте?
— Нет, я бы так не могла. Но ты был неправ.
Глава 10
На гулянку к Башковым они с Кешей попали случайно. Пришли записывать Капитолину Ивановну (Павел сам говорил, что она много песен знает старинных), а, переступив порог, увидали полну горницу гостей. Мужчины все как один в белых рубашках, женщины в нарядных платьях; лица у гостей уже розовые, глаза веселые, на столах бутылки, дымящиеся пельмени, грузди в сметане — все как полагается, и веселье в разгаре. Ребята хотели было смыться, забормотав, что придут в другой раз, но Павел Башков не дал им уйти.
— Куда-а?.. — весело закричал Павел. Он втащил их за стол, усадил рядом с собой на лавку. — Песни вам будут. Это вы кстати попали, в самый момент. Только не сразу — потом… — С дружеской бесцеремонностью он отобрал у них тетрадки и бросил на подоконник. — Песни потом. А сейчас за стол.