— Что с тобой? Таня, что такое?.. — растерянно бормотал он. — Успокойся. Ты чего?.. — Он обнял ее за плечи, склонился к ее лицу. — Ну, что с тобой? Ну не плачь! Перестань!..
— Не уезжай, — сказала она, содрогаясь и всхлипывая. — Не уезжай! Не уезжай, пожалуйста!..
— Ты плачешь, что я уезжаю?
— Да-а!.. — всхлипнула она и залилась пуще прежнего. Она плакала уже не таясь, по-детски горько, и всхлипывала, и утирала слезы кулачком. — Не уезжай, — твердила она. — Не уезжай, пожалуйста!.. Если ты уедешь сейчас, то не вернешься уже никогда.
— Ну почему же? Могу в августе приехать. Перед началом занятий. Не такая уж даль…
— Нет, — с глубокой тоской повторяла она. — Останься еще на несколько дней. Если уедешь сейчас, то не вернешься уже никогда.
— Ну хорошо, я не уеду, Танечка. Только не плачь, успокойся. Если ты так хочешь, останусь здесь хоть до осени. Чего мне стоит?
— Не уезжай!.. — сказала она с прерывистым вздохом, хотела остановиться, но не могла и опять заплакала горько.
— Танечка, милая, — утешал он ее. — Ну, не уеду я, не уеду, только успокойся, не плачь. — Он осторожно отнял ее руки и, наклонившись, легонько поцеловал в губы — так ему хотелось утешить ее. Таня перестала плакать, но слезы еще клокотали в груди, она прерывисто всхлипывала…
— Не плачь, — шептал он, успокаивая ее. — Ну перестань. Я не уеду… я здесь останусь.
Она вдруг выпрямилась, высвобождаясь из его объятий, и сама крепко обняла его за шею, прижалась к его лицу мокрым своим лицом.
— Я люблю тебя, — заговорила она, всхлипывая, прерывающимся голосом. — Люблю!.. Очень, очень люблю!..
Потрясенный, он молчал. Никогда еще он не слышал таких слов, не готов был к ним, не знал, как ответить на них. Но страстность ее порыва была такова, что и его захватила. Она так горько рыдала. что ему хотелось сейчас как угодно, чем угодно, но сейчас же успокоить ее. Он крепче обнял ее и поцеловал в губы. Она затихла, отдав ему свои губы. Поцелуй длился долго — он не решался прервать его, боялся, чтобы она снова не заплакала, но, целуя ее, он мельком невольно отметил, что земля не ушла у него из-под ног и в глазах не потемнело, как тогда в спортзале… Краем глаза он видел догорающий у шалаша костер, розоватые угли под пеплом. Дождь шуршал о стены шалаша, мягко шлепал у входа, капли с шипением падали в костер. Он осторожно отнял губы и с какой-то заботливой нежностью, желая, чтобы ей было удобно и покойно, откинулся на спину, положил ее голову к себе на плечо.
Они лежали рядом, вытянувшись, и он чувствовал на своей щеке ее прерывистое, легкое дыхание. Левой рукой он гладил ее по голове.
— Тебе удобно? — спросил он и, повинуясь какому-то порыву, еще раз поцеловал ее, чтобы она совсем уж успокоилась и развеселилась.
А она обняла его обеими руками, прижалась к нему и зашептала горячо и лихорадочно:
— Милый мой! Милый!.. Не уезжай! Я люблю тебя! Я глупая, я не умею, не знаю, как любить. Но ты научи. Я все сделаю, как ты хочешь. Я быстро научусь, вот увидишь… Только не уезжай! Не уезжай!..
Боясь, чтобы она снова не расплакалась, он опять поцеловал ее, и еще, и еще раз, а она страстно и неумело отвечала на его поцелуи. «Что я наделал! — мелькнуло у него в голове. — Что я наделал!..» Обескураженный ее порывом, он мучительно сознавал, что ничем не может ответить ей, его чувство в сравнении с этим порывом было мелким и слабым. Чему он мог научить ее? Это она могла бы его научить, если бы он не был таким бездарным учеником, таким пустым и холодным. И в то же время такая волна благодарности, жалости к ней, и сознания своей вины захватила его, что он целовал ее, гладил по голове и шептал ласковые, бессвязные слова. Он готов был все отдать, только бы успокоить ее, сделать так, чтобы она не рыдала… И она затихла, перестала всхлипывать.
Они лежали обнявшись в темноте шалаша. Дождь кончился, костер бездымно догорал, и по розовым углям пробегали синие язычки пламени. Они разговаривали тихо, почти шепотом, как будтоночью в глухом лесу их мог кто-то услышать. Но им и не нужно было громко говорить, ведь они лежали рядом лицом к лицу.
— Я тебя сразу увидела тогда в клубе, — говорила Таня, — Сразу, как ты вошел. Ты мне очень понравился. Я подумала: он, наверное, умный, но почему он какой-то несчастный?
— И потом этим «умным» меня все время доводила. Теперь убедилась, что я глупый?