— Что это ты, Антош?
— Я?.. Ничего! — сказал он бодро. — Холодно стоять. Пойдем?..
— Пойдем! — сказала она, оживляясь. Она продела руку ему под локоть, положила и другую руку на его запястье, а грудью плотно прижалась к нему. — Теперь не холодно? — заглядывая ему в лицо, спросила она.
Через тонкий рукав пальто наш герой прекрасно чувствовал то мягкое и податливое, чем она прижалась к нему, но это не подействовало на него смягчающим образом, наоборот, еще больше омрачило его настроение. «Какого черта!.. — думал он, стиснув зубы. — Какого черта она вертит мной? Антоша ее проводит, видите ли… А может, Антоше некогда! Может, он не хочет! Может, для него не велика честь провожать тебя… Об этом даже нет вопроса. Антоша раб, Антоша слуга и невольник!» И тут ему опять пришел в голову вопрос, мучивший его часто: понимает она, что для него все эти выходки мучительны, или терзает его бессознательно, простодушно думая, что у него к ней просто симпатия? И теперь, шагая рядом с ней, продрогший и злой, он окончательно уяснил себе, что понимает, знает все прекрасно и нарочно терзает его, с удовольствием подергивает, как пойманную рыбу на крючке. «Но ведь это же несправедливо и зло, — мелькнуло в его привыкшей все оценивать строго нравственно голове. — Это жестоко». Он поставил себя на ее место: нет, он никогда бы не смог поступить так. Если бы он знал, что его любят, а сам не любил, то он бы страдал от этого, ему было бы тяжело, что кто-то мучается из-за него, и уж, конечно, никогда не пришло бы в голову мучить свою жертву. И обидевшись не за себя даже, за попранную справедливость (а это способно было взвинтить его еще сильнее), он решил, что скажет ей сегодня нечто такое, что навсегда отобьет у нее охоту так вертеть им.
В то время, как все это пронеслось у него в голове, он довольно спокойно шагал рядом с Бубенцовой и даже отвечал на какие-то ее незначительные вопросы, но все же она чувствовала его настроение и пыталась расшевелить его, ласково прижимаясь и заглядывая в глаза. Он хмуро шагал и не поддавался на ее заигрывания. Посреди безлюдной площади с редкими фонарями с хвостами поземки, лижущими обледенелый асфальт, она вдруг остановилась, сняла варежку с левой руки и подышала на пальцы. «Совсем руки отморозила, — сказала она капризно. — Варежки эти не греют нисколько, а карманов нет». Она с жалобным видом дула на пальцы и смотрела на него. Он сразу понял, чего она хочет, понял, но промолчал, руки из карманов не вынул. А она решительно натянула на правую руку вторую варежку поверх первой, а левую сунула в карман его пальто. «Как у тебя в кармане тепло! — сказала она. — Я погреюсь, ладно?» Он пожал плечами и промолчал.
Сначала ее рука вела себя смирно. Пальцы у нее действительно были холодные, а ладошка теплая и мягкая, с бархатисто-нежной кожей. С одного прикосновения, он узнал бы ее руку среди миллионов других. Только у нее была такая маленькая и нежная рука. Эта рука умела говорить на языке неуловимых жестов, и он прекрасно понимал ее язык. Рука смиренно сказала: «Я с краешку, ладно? Я ведь маленькая, я немного места занимаю, правда?» — и скромно забилась в уголок кармана. Потом рука шевельнулась и устроилась чуть поудобнее. «Я тебе не мешаю?» — спросила рука. От нее исходило нежное и гладкое тепло, которое заставило его руку судорожно напрячься и сжаться в кулак. Он искоса взглянул на Бубенцову, она сразу же обернулась к нему разрумянившимся лицом, улыбнулась ему ласково и дружелюбно. Он сумрачно спрятал свой взгляд. «Чего ты сердишься? Чего ты боишься? — спросила ее рука и тихо потерлась о его большой палец. — Я не страшная, я маленькая и слабая». Он шагал молча, сосредоточенно глядя себе под ноги, и Бубенцова тоже молчала. Ее рука медленно разжалась и тихо, осторожно, будто боясь спугнуть, легла на его сжатый кулак. «Так мне теплее, — передалось ему. — Ты ни чего не имеешь против, если я так?..» Его рука была нема, она только ныла от напряжения. «Ты мне в общем-то нравишься, — прошептала ее рука, поглаживая онемевшие суставы его пальцев. — Не будь таким мрачным, разожмись!» Его рука твердела и ныла почти невыносимо, и вдруг он ощутил, как мягкие маленькие ее пальчики пытаются разжать его кулак, нежные и слабые, они упрямо пытались отделить его слипшиеся твердые пальцы от ладони. Он резко выдернул свою руку из кармана, достал сигареты, спички и на ходу, с усилием сдерживая дрожание пальцев, закурил. Она тоже вынула руку из его кармана.