— Ну? С сердечником… — Бекас все ещё ничего не понимая смотрел на пулю, — В чём дело то?
— Да, вон у него таких же! — донесся чей-то голос из-за спин, стоявших над бекасом. — Вон и винтовка его.
— Какие такие же?! — Бекас хотел встать, но его осадили назад, схватили за руки, раскладушка скрипнула. — Какие ты там найти хочешь?! — Бекас не видел кому говорит и прокричал за спины — С финской войны от «кукушки на елке» что ль?! В чем дело, братва?!
Полковник убрал пулю, приблизил свое лицо к Бекасу близко-близко, стреляя зрачками ему в глаза попеременно — туда-сюда, туда-сюда.
— Ты Чили завалил?!
— Че-е-его?! — Бекас поднялся через сопротивление, вывернулся руками. — Ты, что, дядя? Ты верно с дуба рухнул сегодня?!
Полковник довольно улыбнулся, отодвинул свою рожу и похлопал по плечу, стоявшего рядом Гешу, сказал ему:
— Дай разок, чтоб уважительнее говорил со старшим по званию!
Ха! Геша резко ударил Бекаса, под нижнее правое ребро!
Боль! Искры из глаз! Бекаса скособочило на сторону и он присел на одно колено, не в силах ни вдохнуть и выдохнуть.
«По печени…, су-у-у-ка…, боксер наверное…, су-у-ука…, любитель разрядник…, су-у-ука…, с-с-с-с-с…, а-а-а-а…». Бекас выдохнул, выпрямился, встретился с Гешей глазами: «Запомним. Жди должок, Геша»
— Ну? — спросил Полковник.
Бекас сел на раскладушку уже сам.
— Что, ну? — переспросил Бекас.
— Говорить будешь?
— Что говорить?
— За что ты Чили завалил?
— Не валил я Чили. Вчера ещё живым его видел — всё что знаю.
— Вчера побазарили, да? Денег не поделили? Ртуть? Что?
— Не валил я его! — отрезал Бекас и отвернулся в сторону.
— П-п-п-п-п, — пропыхтел Полковник, раздумывая, уперев руки в бока — Ладно! С собой его! Там разберёмся — валил, или не валил. Пакуйте его! Здесь пока ничего не трогать! Дверь закрыть. Ключ пусть у тебя будет. — Полковник ткнул пальцем в Лешу и обратился к Бекасу, — Видишь, солдатик — у нас по-честному, беспредела нет.
— Да, я вижу. — попытался ухмыльнуться Бекас
— Если брешешь и Чили завалил ты, с живого шкуру спущу. Натурально, не фигурально, — закончил Полковник развернулся и вышел сквозь расступившихся бойцов.
Бекаса, повели под руки на выход. Он кое-как, попадая ногами в тапочки, зашаркал по полу.
— Вы дайте, хоть одеться-то по-нормальному! — попросил он.
— Давай, давай! Шагай! — кто-то грубо толкнул его в спину.
На выходе он увидел, среди десятка бойцов в камуфляже с шевронами, красную бейсболку Лёвки Шлеп-Ноги. «Руками придушу, гниду!» — подумал Бекас.
Полковник поднял над собой руку, изобразил круговым движением винт вертолета.
— По коням! — скомандовал он.
Молчаливая масса серьезных мужчин цвета хаки, застывшая на мгновение в ожидание этого жеста, пришла в движение: упали на землю окурки, потек ручеек цвета хаки к автомобилям, завелись двигатели, смачно захлопали двери, первый сел в автомобиль, второй сел, третий, четвёртый, автоматы, подсумки, бронежилеты. Банковский броневик тронулся первым.
Бекас стоял у дверей своего дома, в тапочках на босу ногу, а по бокам двое и один сзади. Холодок пробежал между лопаток.
Подъехал УАЗ-469. Дверь открылась. Впихнули. Дверь закрылась. Двое по бокам. Двое спереди. Всё! Упаковали!
Тронулись колонной, не спеша.
Замелькала Мама-Раша по бокам, по обочинам. Чем дальше отъезжали от совхоза «Путь вперед», в котором билась хоть какая-то ещё жизнь, пусть не та, пусть не такая, как надо, но жизнь, тем сильнее Маму-Рашу гнуло к землице сырой, крышами покосившимися, кривило спину её, «общим небесным проклятием», как сказал бы протодьякон Егорыч, надорванную. Все глубже морщины на щеках её впалых виднелись — провалами стен кирпичных, да полусгнившими деревянными избами, столбами без проводов.
А как расшалились-то, Мама-Раша, сыночки твои, деточки! Гляди — так и в гроб тебя вгонят.
В уазике, в который посадили Бекаса, сидели тихо, без разговоров. И только когда сидевший на переднем сидении рядом с водителем, подкашливающий и простуженный приоткрыл окно своей двери и закурил, водила разрядил тишину недовольно:
— Потерпеть не мог? Дышать нечем! Весь салон провонял!
Ему не ответили, да еще один сзади, который слева от Бекаса взял и тоже закурил.
По всему было видно, что водила машину бережет, любит — все чистенько и внутри и снаружи, коврики, ароматизатор воздухас синей жижой, по периметру лобового стекла бахрома золотистая — прям эполеты дембельские или с героя войны двенадцатого года, под синей жижей на клей «Момент» ровненько по центру торпеды иконки посажены: Богородицы, Иисуса Христа, Николая Чудотворца. Правильный такой водила, ничего не скажешь.