— Возьму.
Молока Бекасу было не надо — сказал так, чтобы не обидеть.
— Молочко наше — моё почтение, а не молочко — все пять процентов — хоть сейчас на выставку сельского хозяйства. Бери литров пять, а?
— Пять много. Парочку.
— Не пожалеешь.
— Ну, добро — три.
— Так, так — сказал Егорыч, засуетившись, осматривая свои не чистые руки, — Обожди-ка.
Он быстро нырнул в дверной проём и вернулся с полотенцем через плечо, куском хозяйственного мыла и битым, видавшим виды чугунным чайником.
— Полей-ка, будь ласка! — сказал Егорыч, протягивая Бекасу чайник.
Бекас перевел СВД, с плеча, в положение «на грудь», взял чайник, плеснул Егорычу на руки.
— Будя, будя, будя. — прервал струю Егорыч.
Стал мылить руки и не глядя на Бекаса спросил:
— Ну, как там?
— В Зоне-то? — переспросил лишнее Бекас.
— Ага, в ней.
В совхозе было негласное правило — рассказывать без лишних секретных подробностей о случившихся в Зоне не штатных ситуациях, чтобы предупредить об опасностях всех своих.
— Как говорится — с какой целью, святой отец, интересуетесь? В Зону собрался? Не всё коровам хвосты то крутить! — не злобно пошутил Бекас.
— Мне-то в Зону? Лей-ка! Будя, будя.
— А в Зоне, отец, по-прежнему — когда мы их, а когда они нас.
— Не весёлый ты, Бекас, невесёлый. Пустой значит?
— Пустой.
— Бывает.
— В этот раз пустой, а там поглядим.
Егорыч вытер полотенцем руки, перекинул его через плечо, сказал:
— Мне туда без надобности. Я такие шутки шутить, как ты, с зоной не умею. Держусь от этого дальше. Зона она не для таких, как я.
— А для каких таких она?
Егорыч пожал плечами.
— Выходит для таких, как ты.
— А мы то какие?
— А это всё покажет время — какие вы есть.
— Всё загадками говоришь, святой отец. Шутками — прибаутками.
— Какие уж тут шутки! Это вы вон шутки шутите, а сами не знаете с чем. Я так думаю, что если усердствовать в шутках с ней, она может посмеяться в ответ так хорошо, как умеет смеяться тот, кто смеется последним. Язви её мать, прости Господи! А кроме прочего, открылась мне, Бекас, суть происходящего. Всего что было, что есть, что будет. Потому в зоне искать уже более мне нечего.
Бекас понял, что Егорыч ждал вопроса и задал его:
— И что за суть такая загадочная открылась тебе, отец святой?
— А суть такова — нет в жизни счастья, но не так нету, что б найти его, а так что нет, да и хер с ним, прости Господи!
— Ловко!
— Как сказано в том страшном предсказании —…и тогда я пошлю на землю голод, но не голод хлеба, а голод слышать слово Господа. И будут скитаться из края в край, от моря до моря, от севера к югу, но так и не найдут его. Ну, ты то молодой ещё — тебе это — горох об стену. Лови птицу удачу за хвост. Значит, пять литров возьмешь? Может шесть?
— Три.
— Ну, пошли.
Бекас снял со спины рюкзак, прислонил его к стене у входа, СВД взял с собой.
Егорыч пропустил в двери Бекаса вперед.
— Слова Господа, говоришь?
— Не я — писание говорит.
— Не найдут? Так сам говоришь — и хер бы с ним.
— Святы Боже помилуй нас грешных!
Егорыч перекрестился.
— Мне бы ртути литров сто найти и шабаш! — сказал Бекас.
— Ну, ну. У нас вот молоко только имеется. Где жизнь, там и надежда. Сюда вот пройди, пока — у нас тут вроде кухни-столовой второй образовалось. Обожди — я мигом.
— Чай есть у меня с собой — кинул уже в спину удаляющемуся Егорычу Бекас, — Хороший чай — «со слоном». Заварим что ль?
— Это можно! — услышал Бекас голос удалявшегося протодьякона.
— А бабы то где твои? — громко спросил Бекас.
Но Егорыч его уже не слышал. Бекас сходил на улицу к рюкзаку и забрал пачку чая «со слоном». Вернулся.
Он сел за стол, стоявший впритык к окну с ситцевыми занавесками, провел ладонью по гладкой клеёнке стола с ярким рисунком, состоявшим из множественных, рассыпанных и так, и сяк, и верх тормашками зеленых крокодилов с гармошкой и обезьянок с большими ушами. Что-то смутное из детства всплыло из памяти, что-то доброе.
Он заметил в углу ярко-красную ткань. Подошел, развернул ее— толстая, бархатная, мягкая на ощупь. Прочитал:
— Переходящее знамя. Победителю в социалистическом соревновании.
Поверх надписи был вышиты золотыми нитями два профиля. Одного из них, который — Ленин, Бекас узнал, а второго с большой бородой нет.
«Борода, как у мужика с упаковки индийского чая. Большая и наверняка тоже чёрная» — подумал Бекас.
На стене, прямо над знаменем висела обложка журнала «Огонёк», на ней репродукция — конный рыцарь разил змея копьем.