Тут же послышался резкий вскрик. Крик тот мокро захлебнулся… И человек упал с глухим стуком на бревна плота. Отец и Страшко Ощера тоже бросились в воду. И второй ночной гость, не дожидаясь, прыгнул в реку, поплыл.
– Стерво! – гаркнул Страшко Ощера. – Шлында[33]!
От противоположного берега вдруг что-то отделилось и быстро пошло наперерез пловцу. Вскоре стала видна лодка. В ней сидел один гребец. Лодка быстро подошла к пловцу, и гребец помог ему забраться. И они ударили в два весла с обеих сторон так, что даже в темноте видны стали белые буруны. Будто зверь какой отчаянно работал лапами и стремительно уплывал прочь, вниз по реке.
– А! Трясца вас пройми! – выкрикнул Страшко Ощера.
Лодка уже совсем исчезла в темноте, только и слышен был плеск весел.
Зазыба Тумак поднял шест и толкал плот к берегу.
Страшко Ощера склонился над лежащим на плоту.
– Молодчик вроде, – проговорил он.
Сычонок стоял на берегу, трясясь всем телом под дождиком весенним.
– Кто ж таков? – хрипло спрашивал отец, тоже склоняясь над мертвецом.
– Ишь, твари калные, – ругался Зазыба Тумак, сильнее обычного шепелявя. – Поживиться восхотели! Недоноски вилавые[34]!
– Куды его? – спрашивал Страшко Ощера.
– Да ракам и рыбам на корм! – сказал отец.
– А не распознаем ли харю поутру? – спросил Зазыба Тумак.
– Сыматься нам надобно да и уходить, – сказал отец.
Все молчали. Только и слышен был тихий ток Каспли у плотов.
Страшко Ощера снова склонился над мертвецом.
– Чую я, отродье Кошуры, – сказал он.
– Да брось, – возразил отец.
– А чего? Покуда бы мы очухались, оны плоты далёко упёрли. Или куды в рукав сховали бы, переждали, да и заместо нас в Видбеск и прийшли.
– Ежели так, то Вьялица Кошура нам не спустит, – сказал отец.
– А сам виноват! – воскликнул Зазыба Тумак. – Держать надо в кулаке хмыстеней[35] своих.
– Но что ж это их повело? Сколь мы здесь ходим, всегда в дружбе были, – говорил отец.
– Вилавый друг опаснее змеи, – молвил Страшко Ощера.
– Так куды ево? – прошал Зазыба Тумак.
– Положим на берегу, пусть хоронят, – сказал отец.
Так и поступили. Сволокли труп на берег. Из шалаша все забрали, но сразу отплыть не смогли. Надо было мрежу снимать. Под мелким дождиком ее выбирали на ощупь. Хотя уже и пригляделись к темноте-то. Сычонка всего трясло и от холода, и от ужаса. Он места себе не находил ни в шалаше, ни на берегу.
Мужики долго возились с мрежей, уже и тьма редеть стала. Под дождем даже и соловей защелкал на рассвете, но сразу и примолк. Наконец они пристали к берегу. На плоту серебрилась, билась рыба.
– Дай котел! – крикнул отец Сычонку.
Тот отнес котел. Страшко Ощера набрал полный котел рыбы и еще осталась. Положили ее в мешок.
– На пустое брюхо плыть-то негоже, – сказал Зазыба Тумак.
Страшко Ощера пошел к елкам и нарубил нижних сухих веток. Там, под одной густой елью, костер и развел. Набрал воды из Каспли, повесил котел, вынув из него часть рыбы. Рыбу они чистили вдвоем с Зазыбой Тумаком. Сычонок глядел, как Зазыба Тумак ловко орудует тем же длинным острым ножом, потрошит щук, и налимов, и стерлядь.
Было уже совсем светло. Ночной тать лежал на берегу вверх конопатым белым лицом. К его щекам прилипли волосы, нос остро торчал, глаза были открыты, рот тоже, и прямо в глаза и рот сеялся весенний холодный дождик. На мокрой рубахе темнело кровавое пятно. Порты сползли до колен. Ни Страшко Ощера, ни другие так и не могли распознать, чей это сын, и вообще из Поречья ли он или откуда еще. Тут были и другие селения по Каспле.
К ухе Страшко Ощера велел Сычонку нарвать крапивы. И тот нарвал целый веник, все руки обжег. Страшко Ощера порезал крапиву и бросил в котел. Плот был усеян рыбьей чешуей, на бревнах краснели кровавые пятна то ли рыбьей, то ли человечьей крови. В воде у берега колыхались рыбьи кишки и хвосты.
Дождик не прекращался. А под старой елью было хорошо, тепло и сухо. Сычонок лез прямо в костер, а никак не мог согреться.
– Ишь как его трусит, – проговорил Страшко Ощера.
Как у рыб побелели глаза, Страшко Ощера всех позвал на корм под ель. Расселись у костра, взяли свои ложки. Сычонок есть не хотел.
– Чего ты, сынок? – спросил отец.
– Бери ложку-то. Черпай и захочешь, – сказал Страшко Ощера.
Сычонок пересел так, чтоб не видеть ни реки, ни лежащего на берегу.
– Думаешь, он убогый? – проворчал отец, дуя на ложку с ухой. – А проморгай ты, и мы бы и были нищей братьей.