Кораблинов провел широкой ладонью по лицу, потрепал небритый подбородок и глухо ответил:
— Да, старина, много ты сегодня мне наговорил. Эдак получается, по-твоему, что право на Москву нужно заслужить. Не так ли?
Волчанский чуть ли не подскочил от точного вопроса Кораблинова.
— Совершенно верно!.. Москва — это столица великой коммунистической державы. Право жить в ней и работать дано не каждому.
— А ты не боишься, что через двадцать лет она, наша столица-матушка, распухнет от талантов и чемпионов? Кто же будет стоять у станков и водить трамваи?
Волчанский остановился и с хитроватым прищуром посмотрел на Кораблинова.
— Я продумал и это. Сотня честнейших и талантливых людей, ежегодно прибывающих в семимиллионную Москву, — это капля в море. Но лиши права автоматической прописки один процент, всего только один процент уголовников, отбывших свой второй или третий срок заключения, — и приток светлых личностей в столицу численно уравновесится с оттоком из нее бандитов и хулиганов. Мы идем к тому, что Москва будет первым городом в нашей стране, на гербе которого будет алая лента с золотым тиснением: «Коммунистический город». А потом, по примеру Москвы, очистят себя от всякой скверны и столичные города республик. Это будет! И я в это верю!..
Кораблинов сидел с закрытыми глазами и впервые задумался над тем, о чем только что сказал Волчанский. Первый коммунистический-город в стране… Город без шпаны и хулиганов… Город, в котором люди на ночь не будут закрывать на запоры окна и двери… Город, в котором на улицах и скверах будет порядок, как в музеях. И тут же в памяти всплыло неприятное происшествие, которое произошло в парке имени Горького неделю назад. Кораблинов пошел с внучкой в парк, задумал покатать ее на карусели. В очереди у кассы три изрядно подвыпивших парня начали приставать к девочкам-школьницам. Те вначале делали вид, что не замечают их плоских и пошлых острот, а потом вышли из терпения и призвали распоясавшихся парней к порядку, пригрозив пожаловаться милиционеру. Эта реакция девушек еще больше раздразнила подвыпивших хулиганов, и они, гогоча наперебой, начали говорить непристойные слова!.. Видя, как щеки внучки от стыда полыхают румянцем, Кораблинов не вытерпел и заступился за девушек. Он всего-навсего сказал парням то же, что им только что сказали девушки: если они не прекратят безобразия и не оставят школьниц в покое (он нарочно подчеркнул слово «школьниц», чтобы дать понять хулиганам, что они имеют дело с несовершеннолетними), то он вынужден будет сдать их постовому милиционеру. И тут один из парней, тот, что постарше других и понаглей, слегка задел плечом Кораблинова и, искривив губы, отчего его и без того отвратительное в своем непристойном выражении лицо стало еще неприятнее, процедил: «Предок, ты давно ремонтировал свои золотые зубы и очки в роговой оправе?»
Возмущению Кораблинова не было предела. Оставаться в очереди дольше он не мог. Он кинулся по аллеям искать постового милиционера, чтобы задержать хулиганов, а когда нашел его и прибыл с ним к очереди, то хулиганов уже в ней не оказалось. Очевидно, почувствовали, что седой старик с внучкой оставил очередь не просто так, а с тем, чтобы задержать и привлечь к ответственности нарушителей порядка.
Вернувшись из парка, Кораблинов в тот вечер долго не мог уснуть. Перед ним отчетливо стояли три омерзительных пьяных физиономии. И вот сейчас Волчанский затронул этот же вопрос. Столица большого государства и хулиганство. Несовместимо… Как гений и злодейство.
— Да, Владислав, ты в чем-то прав. Эти мысли приходили и мне. И не раз. Два понятия — Москва и уголовные преступления — несовместимы. Но этот вопрос будет решаться не мной и не тобой, а на самых высоких инстанциях.
— А я уверен, что он будет решаться и решится положительно!.. — горячился Волчанский, совершенно забыв цель прихода к Кораблинову.
— Я надеюсь, что ты пришел ко мне не только потому, что долго меня не видел и соскучился. — Кораблинов посмотрел на часы и подвел пружину завода. — Через полчаса я должен выйти из дома. Через час у меня репетиция.
И, словно спохватившись, что он попусту отнял у очень занятого человека больше часа на разговоры, которые не могли изменить ход событий, Волчанский застегнул жилет на все пуговицы, достал из бокового карманчика серебряные круглые часы на тонкой цепочке и хлопнул крышкой.