Он было уже собрался уйти в спальню и на часок прилечь, как диктор объявила, что сейчас телезрителям будут показаны картины труда и художественного творчества завода имени Владимира Ильича. Не посмотреть людей завода, где Кораблинов много лет назад снял половину фильма «Заводские сполохи» и где он впервые познакомился с молодым талантливым парнем Владимиром Путинцевым, Кораблинов не мог.
— Симочка, а ведь на этом заводе я провел почти целый месяц.
— И все-таки фильм не стал, как ты замахивался, событием в кинематографе. И я знаю почему. Особенно сейчас, когда воочию убеждаюсь, что на заводе не только делают машины, но и… — Серафима Ивановна оборвала мысль на полуфразе, заметив, какой взгляд метнул в ее сторону Сергей Стратонович.
— Что «но и…»? — холодно и отчужденно спросил Кораблинов.
— Но и выковывают сильные человеческие характеры, формируют души, которые не хуже интеллигента понимают и ценят красоту искусства. А у тебя в фильме был грохот цехов, конфликт из-за плана и грызня с заказчиками…
— Опять ты объясняешь, что Волга впадает в Каспийское море. Ты сейчас говоришь мне то, что я долблю студентам, будущим режиссерам, почти на каждой своей лекции.
— А в свои ворота этот гол пропустил.
— Но ведь консультантом фильма был в прошлом сам рабочий!.. — как бы оправдывался в своей неудаче, в которой позже, когда фильм уже шел на экранах страны, он признался и сам.
— Он — большой начальник, а ты — художник. У него план и вал — это пункт главного помешательства, а у тебя этим пунктиком всегда был человеческий характер, судьба человека во всех, как вы любите выражаться, предлагаемых обстоятельствах. А у тебя в «Заводских сполохах» предлагаемые обстоятельства замкнулись рамкой проходной, цехов, кабинета директора и «толкачей».
Кораблинов широко разбросал волосатые руки на спинке дивана.
— Ну что ж, мой Виссарион Григорьевич, давай все-таки посмотрим, что делается в Доме культуры на заводе Владимира Ильича. Там, кажется, до сих пор над драмколлективом витийствует Брылев. И, говорят, уже три года не берет в рот спиртного.
— А ведь ты когда-то Корнею обещал помочь. Говорил, что как только бросит пить, так дашь ему настоящую, его, брылевскую, роль.
— Не просит. Не буду же я бегать и искать его по Москве.
— Поручи это мне, я найду. Не иголка в стогу.
Кораблинов недовольно посмотрел на жену и промолчал.
А в это время на экране было показано крупным планом лицо улыбающейся девушки. Красивое русское лицо, значительное, твердое в своей решимости творить людям добро.
— Я это лицо где-то видела! — встрепенулась Серафима Ивановна.
Кораблинов неожиданно испытал ощущение, как будто кто-то толкнул его в грудь. Этот прямой и открытый взгляд… Он уже стоял перед ним раньше. Только теперь с лица девушки слетело туманное облачко детской припухлости, и рисунок рта стал четче и тверже. «Неужели это она?» — кольнула догадка.
А заэкранный голос продолжал передачу:
«Перед вами Светлана Каретникова, крановщица электромостового крана того самого цеха, где работает мастером ее отец и где около пятидесяти лет проработал ее дед, прославленный ветеран завода Михельсона Петр Егорович Каретников, ныне почетный рабочий завода, член завкома, депутат Москворецкого районного Совета депутатов трудящихся».
В светлой косынке и в рабочей блузе, Светлана, словно на капитанском мостике попавшего в шторм корабля, возвышалась в своей кабине над грохотом и шумом огромного цеха. Ее ловкие и красивые даже в просторной спецовке руки автоматически и уверенно ложились на штурвалы управления гигантским мостом, медленно плывущим под крышей цеха. Показывали горячий момент работы. Лицо Светланы было сосредоточено на том, что делалось внизу, в ее бригаде, которую она обслуживала. Происходила заливка концов обмотки ротора расплавленным оловом. Кораблинов видел лица рабочих, которые на какие-то минуты совершенно забывали, что за ними следит глазок кинокамеры, и вели себя так, как всегда во время работы. А может быть, съемки велись скрытой камерой?
— Это же Светлана Каретникова, племянница Капитолины Хлыстиковой. Неужели ты не узнала ее? — Кораблинов даже подался вперед, к телевизору.
— Я ее узнала сразу же, как только она появилась на экране, — ответила Серафима Ивановна. — Она и здесь, на своем рабочем месте, талантлива. Смотри, какие точные движения, какое королевское достоинство и чувство собственной значимости в каждом ее жесте. Как тут не скажешь: «Его величество Рабочий класс!»? Только не понимаю, почему рабочие у чана разговаривают с ней жестами? Неужели там стоит такой грохот, что ничего не слышно?