Время от времени он спохватывался, что надо бы позвонить домой. Ведь он ушёл на полчасика, и мама будет беспокоиться…
А потом он и думать позабыл про маму. Он перенёсся в другой, непонятный мир. Если на уроке географии он с помощью Киры Петровны заглянул в недра Земли, то сейчас с помощью Таты заглянул в прошлое Красной Пресни.
Владик увидел на картинах фабрики того времени, увидел портреты фабрикантов.
— Им тогда, — объясняла Тата, — принадлежало всё: фабричные корпуса, ткацкие станки, кипы тканей, тюки хлопка…
Он увидел усталых, изморённых ткачей, сновальщиц, присучальщиц, ватерщиц… У них ничего не было, кроме пары неутомимых рук. И руки эти от зари до зари трудились на фабрикантов, и фабриканты всё богатели и богатели.
Владик жадно слушал Тату. Он знал, что когда-то были капиталисты, но не представлял себе, как это всё было. А здесь, в музее, он словно воочию всё увидел.
Тата долго водила его от витрины к витрине. Потом она перешла в соседнюю комнату, уставленную большими шкафами и щитами.
За окнами тонким голоском насвистывала свои песенки метель. И Владику вдруг почудилось, будто вдали, за домами, за переулком, сейчас лежит не освещённая огнями Красная Пресня с большими новыми корпусами, с театром имени Ленина, с автобусами и троллейбусами, а старая, тёмная Пресня, с булыжной мостовой, лачугами рабочих и пышными особняками фабрикантов.
Тата снова взмахнула указкой:
— В этой комнате показано декабрьское восстание. В девятьсот пятом году рабочие восстали. Нашу Пресню перегородили баррикадами. Вот!..
Тата подняла указку, и Владик увидел улицу, поперёк которой чего только не было навалено: и вагоны, и конки вверх колёсами, и железные вывески, и спиленные фонарные столбы, и чугунные литые створки ворот, и какие-то ящики…
— А кто же это там, на баррикадах? — спросил Владик.
— А это дружинники, рабочие… На всех фабриках тогда были боевые дружины. А самые большие дружины были на Прохоровке и на мебельной фабрике Шмидта. А мебельная фабрика была там, где сейчас Детский парк…
— Это значит, где я кинжал нашёл, да? — перебил Владик.
— Ну да… Понял теперь, почему я тебя просила: «Принеси!» Это кинжал дружинников… Не перебивай, а то собьюсь.
И Тата рассказала Владику о том, о чём её дедушка каждый день рассказывал экскурсантам. Рабочие объявили забастовку. Началось восстание. Начальство послало против рабочих солдат с пушками. В других районах восстание было быстро подавлено. Но Пресня держалась долго, потому что здесь было много большевиков. Они вели за собой рабочих. Боевые дружины смело отбивались от царских солдат.
Но солдат было не счесть сколько, и оружия у них было вдоволь — и пушек, и снарядов, и винтовок. А у дружинников только самодельные ножи да кинжалы. Редко у кого были револьверы.
И вот царские войска окружили Пресню и давай бить прямой наводкой по баррикадам, по рабочим домишкам, по Горбатому мосту, по фабрике Шмидта.
Загорелись дома, вспыхнула фабрика, стали падать убитые и раненые дружинники.
Штаб восстания отдал приказ:
«Сопротивление прекратить. Дружинникам незаметно отходить за Москву-реку и но возможности покинуть Москву».
Царские солдаты захватили Пресню. Они врывались в лачуги рабочих, хватали всех мужчин поголовно и волокли во двор Прохоровки. Здесь творилась скорая расправа.
— Вот, посмотри!
Тата подвела Владика к большому снимку. На снимке была снята часть фабричной стены. На стене была доска с надписью:
«В память рабочих, расстрелянных царским самодержавием в 1905 году».
Владик прочитал фамилии: «Корженовский О. И., Салтыков И., Ионычев, Ламакин И. И., Зернов Н., Гаврилов В. Е., Минаев Я. М., Захаренко К. Г., Шуршиков Ф. С., Илюшин И. А., Чесноков В., Лахтин М.».
Под фамилиями было написано:
«Спите, дорогие товарищи! Мы за вас отомстим. Вы первые подняли знамя восстания. Мы донесли его до диктатуры пролетариата. Клянёмся донести его до торжества коммунизма!»
Тата притихла. Молчал и Владик. Ему открылось что-то большое, важное, такое большое, что сразу всего и не обдумаешь. Он понял теперь, почему Пресня называется Красной, почему тут есть и Баррикадная улица, и Дружинниковская, и Большевистская, и Шмидтовский проезд, почему Горбатый мост называется мостом имени Пятого года…
— Ау, экскурсия, где вы тут? — раздался за спиной старческий голос, и в комнату, мягко шаркая белыми валенками, вошёл дедушка. В руках у него был кинжал, тот самый, который принёс Владик. — Ну что, Танюша, всё ему показала?
— Что ты, дедушка, разве можно всё!
— А что? Ведь ты у нас экскурсовод хоть куда! Скоро мы тебя в штат зачислим и жалованье тебе положим.