Вровень с Муштари звездою в небе плыл Стрелец, –
Муштари достал стрелою царственный стрелец.
Оцепили всадники поле и упрямо
Весь табун онагров гнали прямо на Бехрама.
Шах на месте, льву подобно, притаясь, стоял.
Рыжий конь от нетерпенья прядал и плясал.
С тетивы Бехрам, как ливень частый, сыпал стрелы.
Чуть пускал стрелу – вторая в воздухе свистела.
Убегающих онагров стрелы настигали,
Настигая от полета, пламенем пылали.
Если есть онагр убитый и кувшин вина,
Полная огня жаровня алчущим нужна.
Дичь степную настигали за стрелой стрела
И без промаха пронзали, словно вертела.
Даже самых быстроногих шах не пропускал,
Настигал, и мигом им он ноги подсекал.
Шах имел рабу, красою равную луне;
Ты такой красы не видел даже и во сне!
Вся – соблазн, ей имя – Смута, иначе – Фитне.
Шах в любви к Фитне веселье черпал, как в випе.
А когда она на руде, как никто, играла,
С неба вольных птиц спускаться наземь заставляла.
На пиру, после охоты, за ковшом вина
Шах Бехрам любил послушать, как поет она.
Стрелы – шахово оружье. Струны – стрелы девы.
Стрел острей в сердца вонзались сладкие напевы.
Стадо вспугнутых онагров показалось там,
Где земля сливалась с небом. И погнал Бехрам
Скакуна; как лев пустыни, яростен и рьян,
Шах летел, крутя в руке легкий свой аркан.
На кольцо он спусковое положил стрелу,
Щелкнул звонкой тетивою и пустил стрелу.
В бок онагру мчащемуся та стрела вошла,
И, целуя прах, добыча на землю легла.
За короткий срок он много дичи подстрелил;
А не стало стрел – арканом прочих изловил.
А рабыня, отвернувшись, поодаль сидела,
От похвал воздерживалась – даже не глядела.
Огорчился шах, однако до поры сдержался.
Вдруг еще онагр далеко в поле показался.
«Узкоглазая татарка[59]! – шах промолвил ей. –
Что не смотришь, что не ценишь меткости моей?
Почему не хвалишь силу лука моего?
Иль не видит глаз твой узкий больше ничего?
Вот – онагр, он быстр на диво; как поймать его?
От крестца могу до гривы пронизать его!»
А рабыня прихотливой женщиной была,
И упрямой, и болтливой женщиной была.
Молвила: «Чтоб я дивилась меткости твоей,
Ты копытце у онагра с тонким ухом сшей».
Шах, ее насмешки слыша, гневом пламенел.
Он потребовал, подобный ветру, самострел.
И на тетиву свинцовый шарик положил.
В ухо шариком свинцовым зверю угодил.
С ревом поднял зверь копытце к уху на бегу,
Вырвать он хотел из уха жгучую серьгу.
Молнией, все осветившей, выстрел шаха был.
Он копыто зверя к уху выстрелом пришил.
Обратясь к рабыне: «Видишь?» – он спросил ее.
Та ответила: «Ты дело выполнил свое!
Ремесло тому не трудно, кто постиг его.
Тут нужна одна сноровка – только и всего.
В том, что ты сейчас копыто зверя с ухом сшил, –
Лишь уменье и привычка – не избыток сил!»
Шаха оскорбил, озлобил девушки ответ.
Гнев его блеснул секирой тем словам вослед.
Яростно ожесточилось сердце у него,
Правда злобною затмилось в сердце у него.
Властелин, помедли в гневе друга убивать,
Прежде чем ты вновь не сможешь справедливым стать.
«Дерзкую в живых оставлю – не найду покоя.
А убить! – женоубийство дело не мужское.
Лишь себя я опозорю», – думал гневный шах.
Был у шаха полководец, опытный в боях.
Шах сказал: «Покончи с нею взмахом топора –
Женщина позором стала моего двора.
Нам же дозволяет разум кровью смыть позор».
Девушку повез вельможа в область ближних гор.
Чтобы, как нагар со свечки, голову ее
С тела снять, привез рабыню он в свое жилье.
Дева, слезы проливая, молвила ему:
«Если ты не хочешь горя дому своему,
Ты беды непоправимой, мудрый, не твори.
На себя моей невинной крови не бери.
Избранный и задушевный я Бехрамов друг,
Всех рабынь ему милее я и всех супруг.
Я Бехраму услаждала на пирах досуг,
Я вернейших разделяла приближенных круг.
Див толкнул меня на шалость – дерзок и упрям…
Сгоряча, забыв про жалость, приказал Бехрам
Верную убить подругу… Ты же два-три дня
Подожди еще! Сегодня не казни меня.
Доложи царю обманно, что раба мертва.
вернуться
«Узкоглазая татарка!..» – Узкоглазая – намек на тюркский тип, считающийся в персидской поэзии эталоном красоты. Слово «узкоглазый» одновременно в фарси означает «скупой», что в данном случае означает: скупая на похвалу.