Мой отец и дядя Пётр, как я не раз слышала от отца, были дружны с самого детства. Пока мой дед служил у француза-фабриканта, детей учили: у отца были большие способности к музыке, его отдали к немцу-скрипачу; второй же, младший, брат, Пётр, несмотря на то, что имел прекрасную память, учился кое-как, может быть, потому, что в это время дед умер и за мальчиком некому было присмотреть. Он любил рассказывать, заразительно смеясь, что из всего закона божьего, которому тогда учили, он запомнил лишь и ответил на экзамене «Катехизис — слово греческое», — после чего и был изгнан из школы. Тогда он отправился бродяжить по Волге.
Дядя Пётр плавал матросом на пароходах, работал на пристанях, ходил на лов с рыбацкой артелью, ездил на поездах кочегаром. Свою Лизавету Сергеевну он нашёл в трактире, где она плясала и развлекала гостей. Он женился на ней, поселился под Москвой и поступил куда-то счетоводом, а вскоре перешёл на Морозовскую мануфактуру. Жену он очень любил; она была ему верным другом и помощником.
Но это были только внешние события его биографии. Дядя был связан с нелегальной типографией, встречался с большевиком Ногиным и хорошо знал замечательного деятеля большевистской партии Николая Эрнестовича Баумана. Когда Бауман стал работать в Москве, организовывая новые рабочие кружки, дядя Пётр способствовал этому делу на морозовских фабриках, где служил. Преданный рабочему делу человек, он постоянно участвовал в распространении рабочих газет и листовок на фабриках; в его квартире под Москвой встречались рабочие. Он не был членом социал-демократической партии, он знал, что ему мешало: великим несчастьем и помехой он считал своё пристрастие к вину. Иногда он не бывал у нас по нескольку дней: болел.
Как и у брата, у дяди Петра был хороший музыкальный слух. Он играл на гитаре многие замечательные произведения. Я помню, как, сыграв что-нибудь, он задумывался и говорил: «Вальс Чайковского». Или: «Это милый Балакирев», «Жаворонок», вот… подобрал. Но таким он бывал только среди близких людей, и то не часто.
К тому времени, как мой отец женился, дядя Пётр уже работал на Морозовской мануфактуре; его хорошо знали рабочие и на других фабриках, где всё больше и больше выдвигались такие личности, как Кондратьев.
Сколько я себя помню, и отец и дядя Пётр ценили Кондратьева не только за его мастерство ткача. «Вот это человек!» — говорили они про него. Позже я узнала, что Кондратьев был одним из тех рабочих-передовиков, которые, ясно увидев в революционной борьбе цель своей жизни, вели за собой массу рабочих, открывая им то, что сами они выстрадали и поняли, работая в страшных фабричных условиях того времени. Огромное преимущество Кондратьева перед такими людьми из служащих, как дядя Пётр, заключалось в том, что Кондратьев сам был рабочим и, значит, на себе испытал тяжёлый гнёт бесправного труда на хозяина, насилия, унижающего душу, лишения хозяевами рабочих самых необходимых прав человека. Он узнал на себе цену хозяйских обещаний: на фабрике чуть не каждые полгода сбавлялись расценки и ежедневно штрафовали рабочих за малейшую ошибку. Работая ночами и в праздники, он слышал ходовые фразы фабричной администрации, что «рабочий — такая скотинка, которая в отдыхе не нуждается».
Убеждения человека складываются правильно, когда он глубоко узнаёт жизнь и смело откидывает старое, мешавшее ему видеть. Так и Кондратьев, задумавшись над страшной несправедливостью жизни, продолжал вглядываться и думать обо всём, что видел. Постепенно он вошел в круг людей, которые уже поняли причины этой страшной несправедливости и знали, как с ней бороться. Они помогли ему выработать твёрдые убеждения. Эти убеждения он и начал проводить в жизнь: вооружённая массовая борьба против царского самодержавия — вот что должно было привести рабочих к освобождению, вот о чём неустанно говорил им Кондратьев. Его лицо и он сам необыкновенно ясно вспоминаются мне не только потому, что он был отцом лучшей моей подружки, а, главное, потому, что я чувствовала отношение к нему людей — моего отца, матери, ткачей, дяди Петра и даже Данилы. Да он и не мог не вспоминаться тому, кто знал его. Кондратьева уважали и любили, как уважают человека, чувствуя в нём достоинство, приобретённое и выращенное им самим.
Расчёт
Вечером отец вернулся из конторы раньше, чем обычно. Он сел молча к столу, всё постукивал пальцами по клеёнке и молчал. Мать спросила:
— Что там у вас случилось?
— Хозяин приказал найти, у кого живет старый красильщик Алексей Герасимыч, и отправить Герасимыча в участок, а того, кто его пустил без хозяйского разрешения, переселить в общежитие.