Лёлин дядя уже был в столовой, когда мы вошли.
— Здравствуй, девочка моя, — сказал он подбежавшей к нему Лёле, и в голосе его я услышала нежность и любовь к ней.
Этот высокий человек с большим лбом и усталым взглядом, с узкой белой рукой, которая опустилась на мои волосы и погладила их, был глубоко равнодушен к прекрасному убранству стола и всей большой столовой. Я подумала, что всё это он видит каждый день и всё ему надоело. Ему как будто было скучно среди окружающих его в этом доме людей — всех, кроме Лёли. И все при нём, даже тётя Соня, стеснялись чего-то. Смутное чувство, что не так уж приятно быть богатым человеком, рождалось во мне.
— Какая прекрасная зима в этом году! — сказал он, садясь за стол напротив Клавдички и вынимая из серебряного кольца блестяще белую салфетку. — Люблю Москву зимой.
Он взглянул на Клавдичку с едва уловимым выражением превосходства, как будто если он любил Москву зимой, так это было только ему свойственное превосходное качество.
— Я тоже люблю Москву зимой, — ответила Клавдичка с каким-то внутренним смыслом, который угадывался по выразительной её улыбке.
— И вам не мешают происходящие события? — В голосе ёго уже ясно прозвучала насмешка. — А знаете, ведь на Коншинской фабрике снова беспорядки…
— Вы опять называете беспорядками то, что я называю борьбой рабочих за свои права, — ответила Клавдичка.
— А как же, конечно, беспорядки! — Лёлиному дяде как будто понравилось, что Клавдичка смотрит на него, нахмурив брови; он оживился: — Ведь они выступают против царя и всего существующего строя…
— Сколько раз мы зарекались говорить с вами о подобных вещах, — сказала Клавдичка, — ведь мы же по-разному думаем об этом.
— Нет, но вы, Клавдия Николаевна, на самом деле не слыхали, как здорово казаки разогнали забастовщиков у «Трёхгорки»?
Клавдичка сидела очень прямо, как будто хотела встать из-за стола. Как бы отгоняя тревожную мысль, она провела рукой по лбу.
— Об одном и том же событии, — ответила она, — мы с вами слышим с двух сторон, и мы никогда не сойдёмся посередине…
— Ну, и закончим на сегодня этот скучный разговор, — засмеялся лёлин дядя, подчёркивая слово «скучный».
Лёля с беспокойством переводила глаза с лица Клавдички на лицо дяди, как будто тревожилась за то, что Клавдичка, которую она всегда любила, и дядя, который был добрым к ней и окружил её заботой, не могут поладить друг с другом.
— Ну, что ты так смотришь, девочка? Мы же снова друзья с твоей Клавдичкой. — И он стал подробно рассказывать тёте Соне и Клавдичке о том, как сегодня шло заседание какой-то правительственной комиссии.
Я обрадовалась, когда кончился обед, хотя всё было очень вкусное и в конце подали розовое и белое мороженое. Было уже поздно. У нас никогда не обедали по вечерам, и поэтому порядок в этом доме показался мне чужим и неудобным. Мне захотелось домой.
— Да, мы скоро поедем домой, — сказала мне Клавдичка.
— Нет, нет! — закричала Лёля. — Не уезжайте, пожалуйста, не уезжайте. Мне сегодня играть при гостях!
Она обняла Клавдичку и заглядывала ей в глаза. Клавдичка вздохнула, поцеловала её и сказала, что мы остаёмся. Лёля схватила меня за руку, и мы побежали в её комнату.
Теперь поминутно раздавались звонки, приезжали гости. Мы играли с Лелей в шашки, когда нас позвали к гостям. Первый раз в жизни я почувствовала, входя в эту ярко освещенную залу, полную незнакомых мне людей, такое непреодолимое стеснение, что если бы можно было вернуться с порога в лёлину комнату, я немедленно убежала бы. Но или наставления мамы вспомнились мне, или помогло то, что где-то в зале была Клавдичка, я преодолела застенчивость и вошла.
И сразу как будто очутилась на открытом месте, откуда меня всем хорошо видно. На отодвинутых креслах сидели, разговаривая между собой, одетые в красивые платья женщины. Несколько мужчин стояло около них. Мне показалось, что я двигаюсь совсем не так, как обычно, иду, глядя прямо перед собой, и чувствовала, что покраснела до ушей.
И вдруг я увидела Клавдичку: она стояла около окна. Не раздумывая ни секунды, я пробежала через всю залу и остановилась около неё. Я почему-то думала, что она покачает укоризненно головой, но она спокойно «при всех» погладила мне волосы, откинув их со лба, отодвинула от стены стул и посадила меня так, что я оказалась близко к роялю.
Лёля уже садилась на высокий стул, и затихали весёлые голоса гостей.
Она обернулась к гостям, сказала, что сыграет сейчас Моцарта, и вдруг с хитрой гримаской дружелюбно кивнула мне. Она и здесь, среди взрослых, хорошо одетых гостей, могла делать всё, что ей вздумается. Но как она держалась! Вся её небольшая фигурка вдруг приобрела какую-то манерность, чуждую той лёгкой, прелестной мелодии, которая зазвучала в зале из-под её рук. Она как-то особенно плавно приподнимала и переносила руку с одной стороны клавиатуры на другую. И, что было совсем непонятно, Лёля покачивалась и чуть приподнимала голову в особенно выразительных местах, как будто хотела показать, как у неё всё хорошо выходит. Но от этого выходило вовсе не хорошо, совсем не так, как Лёля недавно играла мне.