Лизавета Сергеевна стала показывать очень охотно, её маленькие ручки так и замелькали над пяльцами.
Иголкой она словно целилась немного сверху и, легко воткнув, ухватывала её и вытягивала снизу. Блестящие льняные нитки ложились тесно одна к другой.
— Ну, вы, Лиза, просто мастерица! — ещё раз повторила мама. — И рисунок прелесть какой!
— Это у меня большой заказ, — сказала Лизавета Сергеевна. — Приданое одной из дочерей купцов Разорёновых.
Потом мы напились чаю, а дяди Петра всё не было, и мы с мамой и Лизаветой Сергеевной пошли за рощу на луг собирать цветы. Отец же сказал, что посидит на крылечке и дождётся Петра.
Первый раз была я на таком лугу; всюду, куда ни глянешь, меня окружали плотные глянцевитые листья, над ними на тонких стеблях поднимались свежие, душистые цветы, и можно было сорвать любой. Горячее солнце грело голову и плечи, летали бабочки, и мне было необыкновенно легко и счастливо.
Когда мы уже шли обратно, лёгкая сероватая тень внезапно легла на всё вокруг. Я оглянулась, ища, откуда она появилась, и вдруг увидела за рощей темно-синюю тучу. Туча поднималась так, будто её толкало снизу, и, когда я взглянула на солнце и снова на тучу, я заметила, что расстояние между ними сильно уменьшилось. Край тучи был плотный и беловато курился в голубое небо. Настала такая тишина, что казалось, ни один цветок не шелохнётся.
Далёкий гул послышался за лесом, как будто там глухо заворчало что-то большое.
— Ну, быть грозе! — сказала мама. Туча поднималась всё быстрее, она словно спешила надвинуться на голубое небо, и в этом ее быстром движении от края её отрывались клочки облаков и летели вперёд, к солнцу. Пронёсся сильный порыв ветра, наклонил траву, и все цветы закачались и затрепетали. Край тучи надвинулся на солнце, стало темно.
И вдруг огненной змейкой блеснула молния, и разом над головой раскололся звучный, отдавшийся во все концы неба удар грома.
— Бежим! — крикнула мама, и мы побежали.
Было немного страшно, но больше весело. Пыль так и отлетала на бегу от моих ног. Мама бежала, смеясь и подобрав длинные юбки, порою останавливалась, чтобы отдохнуть. Она отстала, а Лизавета Сергеевна бежала легко, как девочка.
Молнии сверкали одна за другой, гром перекатывался гневно и гулко. Но отец уже шёл нам навстречу, и с ним почему-то стало не страшно.
Ветер взвил около нас пыль, подхватил откуда-то белый лист бумаги и, словно поддерживая его с обеих сторон, покатил вперёд по дорожке, как колесо, с угла на угол. Ух, как теперь засвистел ветер и понёс песок и мелкие камушки!
Первые капли дождя ударили в землю, особенно запахло свежим, и при взблеске молнии я увидела, что роща стоит вся светлая, молодая на синем тучевом фоне и листья её недвижимы, хотя они только что трепетали. Так же и бежавший по дороге мальчуган при свете молнии словно застыл на бегу. Над головой с оглушительным треском снова прокатился гром, но прелесть рощи меня так поразила, что я остановилась и посмотрела ещё раз.
— Молодчина! — сказал отец. — Не боишься грозы, это хорошо.
Полил дождь, капли его застучали по моей голове, а вот уже и струйка потекла по спине… И мы вбежали на крыльцо, на террасу.
— А где же ласточки? — закричала я и вскочила на стул, чтобы рассмотреть их гнёздышко. И оттуда на меня глянули два чёрных глазка испуганной птички.
Сквозь слитный шум падающего на деревья и на крышу дождя слышались сильные порывы ветра, но молнии теперь блистали реже и удары грома всё отдалялись.
И тут, весь мокрый, подбежал к крыльцу дядя Пётр и громко крикнул:
— Лиза, скорее сухую рубашку!
Он переодевался в комнате и не то ворчал, не то сердито читал стихи:
— «Не водись-ка на свете вина, тошен был бы мне свет!..»
— Что с тобой, Петя? — спросил отец. — Ты как будто немного того… Чем ты недоволен? Гроза пройдёт, как ещё свежо и прекрасно будет.
— Гроза! Что гроза? — сказал дядя. — Сейчас я скажу вам нечто такое, что вы ахнете…
Дядя Пётр сел к столу и положил на стол оба сжатых кулака. Глаза его зло блестели.
— Пятнадцатого мая в Цусимском проливе японцы потопили всю эскадру Рождественского! Всю. Прекрасные суда, матросы, офицеры — честь русского флота — потоплены, погибли… — И он обвёл глазами лица стоящих около него мамы и Лизаветы Сергеевны.
Обе они испуганно, со слезами на глазах смотрели на него. Отец встал, молча подошёл и тоже сел к столу против дяди Петра.
— Несчастная эта война с Японией, — сказал он. — Погнали людей на край света, погубили всю эскадру!