Учитель вышел к столу перед партами и начал диктовать сухим, скрипучим голосом:
— «Липа — прекрасное дерево нашей средней полосы. Ли-па пре-крас-ное де-ре-во…» Написали?
Слова были такие лёгкие, они так хорошо писались на бумаге, словно сами собой. Как говорила Александра Дормидонтовна, я «разошлась» и не думала, как и что пишу.
Учитель диктовал дальше:
— «Из ли-пы де-ла-ют-ся раз-ны-е кра-си-вы-е по-дел-ки…» Написали?
Когда диктант кончился, у нас отобрали тетрадки и отпустили домой. Девочки боялись, что наделали ошибок, и наперебой спрашивали друг друга:
— Как ты написала «делаются»: через «е» или через «ять»?
Слово «делаются» писали в то время через «ять». Я шла, подпрыгивая, домой, потому что ни в одном таком слове я не написала «е» вместо «ять».
Во дворе меня встретила Александра Дормидонтовна.
— Ну как? — спросила она.
— Всё написала верно, — ответила я весело. — И «ять» везде верно поставила и мягкий знак… А по устному я читала рассказ Толстого «Булька». А наизусть говорила…
— Погоди, погоди, — остановила меня учительница, — скажи мне диктант по слогам.
— «Ли-па — пре-крас-ное де-ре-во…», — начала я. — «Прекрасное» написала через «е».
— Почему?
— Так! — Я спешила уверить Александру Дормидонтовну, что не сделала никакой ошибки.
— «…Из липы делаются разные красивые подделки…» «Делаются» написала через «ять», «подделки»…
— Постой-ка, ты говоришь, «подделки»?
Я кивнула.
— Но ведь совсем не «подделки», а «поделки». Ничего из липы не подделывают, а поделок из неё действительно много. Не надо было писать два «д». Вот ты и сделала ошибку.
Соседние девочки и мальчики стояли вокруг и слушали.
— Вот так замечательная зрительная память! А ещё хвасталась! — крикнул Санька.
— Ну, память памятью, а думать надо было. Сама виновата, — сказала учительница.
В первый класс меня всё-таки приняли. Когда я прибежала домой с радостной вестью, мама повела меня к Александре Дормидонтовне. В комнатке у неё было много цветов и книг.
— Большое вам спасибо за дочку, — сказала мама.
— Ну что вы! — улыбнулась учительница. — А всё-таки ошибку она сделала.
— Только одну ведь, — сказала я.
— И одной ошибкой можно испортить весь диктант, — ответила Александра Дормидонтовна. — Иногда одна ошибка меняет всю жизнь. Но это тебе ещё не страшно. Беги играй.
Сюрприз
Удивительное чувство испытываешь, стоя у окна вагона. В открытое окно легонько задувает ветерок, обвевая горячие щёки, а перед глазами всё время поворачивается земля и показывается мне со всех сторон. Вот мы проехали мимо красного кирпичного здания станции, и высокая «водокачка», как говорит мама, начала обходить вокруг этого здания: она двигается очень ясно в правую сторону, описывает четверть круга и вдруг скрывается за зелёным бугром.
Всё вокруг меня движется: быстро катятся вагоны, отбегает назад пыльная дорога, и хотя лошадь, запряжённая в телегу, бежит рядом с поездом в одну сторону, она всё-таки вместе с телегой отстаёт, отстаёт… и уходит назад. На узких чёрных полосках земли там и тут видны люди: вот крестьянин шагает за плугом, держась за него обеими руками, и кажется, что это не лошадь тащит за собой плуг, а человек двигает перед собой поблескивающую белым светом сталь. Вот бегут два мальчика, и за ними торопится кудлатая собачка с завёрнутым на спину хвостом. Не успеваешь вглядеться, а уже открывается новая картина: к поезду выбегает роща, насквозь светлая, прозрачная, и тонкая берёзка на ветру вся стремится навстречу нам, и каждый листочек её блестяще-новый, словно только что родился…
Земля всё развёртывается и развёртывается, невозможно отвести глаз от зеленых откосов, по которым высыпали первые весенние цветы, от маленьких серебряных речек, от переездов, где стоит, ожидая, пока мы проедем, сторож с зелёным свёрнутым флажком.
Он держит флажок перед собой, как свечку в церкви, а сам смотрит на пробегающие вагоны, и мне кажется, этот дядя с прямыми седыми усами, наверно, замечает, что мы с мамой сидим у окна нашего зелёного вагона и едем. Как же иначе? Это же всё устроено для того так замечательно, чтобы перевезти нас на какую-то неизвестную мне станцию — Анну, о которой мама говорит с ласковым блеском глаз, и, когда она спокойно отвечает мне на мои вопросы: «Приедешь — увидишь», — губы её складываются в улыбку. И, хотя в поезде едет много разных людей, я всё-таки уверена, что сторож именно для нас держит свой весёлый зелёный флажок.
Мне кажется, что всем очень хорошо и приятно жить на этих широких полях, в светлых рощах, под светло-голубым весенним небом. Хочется остаться в любом месте из тех, мимо которых мы проезжаем: можно жить вот в этой железнодорожной будке, ходить гулять в маленький лесок за ней, играть с девочкой, которая стоит, держась за юбку своей матери, и машет мне рукой. Но будка остаётся сзади, впереди новая станция, и мама начинает собирать вещи: она говорит, что мы скоро приедем.