Снова полилась песня:
Вместе с удаляющимся шумом колес долетал и задорный, полюбившийся горчоковцам, голос Хаджимурада. Шарифат застыла на дороге, руки остались поднятыми, как будто девушка хотела поймать песню.
Багжат весь день держалась в стороне от молодежи. Всем своим видом она старалась показать, как безразличен ей Хаджимурад и его отъезд из аула. Она с кувшином, полным воды, издали наблюдала за ним. А когда грузовик тронулся, Багжат, вдруг ахнув, уронила кувшин на землю.
II
Солнце бросало последние лучи на маленький аул, притаившийся у горы. Если бы не печные трубы, домики можно было бы принять за большие темные камни.
Солнце оглядывалось, как друг, которому не хочется уходить: «Спокойной ночи! Я скоро вернусь!»
На зеленой лужайке замерли ягнята — подняв мордочки, они глядели вслед солнцу.
Брызги сверкали — ребятишки выскакивали из речки, — они не прочь были бултыхнуться обратно, но ущелье уже дышало прохладой.
Старики и старухи прикладывали к глазам ладони козырьком — потухшими глазами смотрели на запад.
Скоро наступит ночь! Отары овец, днем бродившие по горам, спускались к аулу — чабаны шли передохнуть домой.
Женщины, замешкавшиеся у родника, торопились домой.
Мужчины возвращались из районного городка со службы.
Шли с полей земледельцы.
Откладывали до утра инструмент рабочие новой колхозной стройки.
Солнце прячется за горы! Каждое утро оно будит аул: улицы оживают после тихой ночи. По дорогам и тропинкам растекаются труженики в разные стороны — на работу.
На закате улицы оживают снова — люди, закончив дневные дела, спешат к родным домам, к теплому очагу.
Издали могло показаться: Жамалудину безразлично, что солнце завершило свой путь. По-прежнему мастер прищуривал один глаз, брал в руки камень, осматривал со всех сторон и пристраивал рядом с другим на стене будущего дома.
Если камень был неровным, Жамалудин молотком отбивал лишнее. Разлетались осколки, взвивалась мелкая пыль. Она покрывала седеющую бороду Жамалудина, углубляла морщины на лбу и вокруг глаз, оседала на старую войлочную шляпу — надежную защиту от солнца.
Жамалудин не смотрел вокруг. Его не отвлекало мычание коров, спешивших по дворам с переполненным молоком выменем. Не слышал каменщик и радостного блеяния ягнят, встречающих отару. Казалось, нет силы, способной оторвать мастера от работы. Но знающие Жамалудина люди могли бы заметить, что жилистые загорелые руки каменщика стали двигаться чуть быстрее обычного…
На шум мчавшейся по дороге машины Жамалудин вздрогнул и оглянулся. Он всматривался чуть выпуклыми зеленоватыми глазами в приближавшийся грузовик. Каменщик замер, но можно было подумать, что он вот-вот, как птица, полетит навстречу: Жамалудину показалось, что грузовик поворачивает к аулу.
Каменщик вытер рукавом пот со лба. Грузовик на полном ходу промчался мимо по дороге и скоро скрылся из виду.
Мастер вздохнул, взял очередной камень и принялся его обтесывать. Как ни вертел этот камень Жамалудин, как ни прилаживал — не получалось, как нужно.
Эту ночь Жамалудин неспокойно спал, все ждал — когда же вернется Хаджимурад. И вот снова вечер — сына нет как нет. Он отпускал Хаджимурада не впервые, но каждый раз в сердце жила тревога, пока сын с шутками и смехом не врывался в комнату.
Хорошо еще, что Жамалудин не знал о вчерашней грозе в Горчоке, а то он еще утром помчался бы туда.
День одиночества казался потерянным. Но отец решил твердо: Хаджимурад не должен замечать его волнений.
«Пусть развлекается! Пусть веселится с одноклассниками. Если отец будет мешать, кто порадует?!» — успокаивал себя Жамалудин.
— Нет, не идет сегодня работа! — проговорил он вполголоса, тщательно запрятал молоток и мастерок между камнями, чтобы не попадался чужим на глаза. Постоял, снова посмотрел на дорогу — в который раз за день! — накинул на одно плечо куртку, всю в брызгах раствора, и медленно поплелся домой.
Есть не хотелось. Он присел на тахту в углу веранды. Без сына в доме все немило. Земляки Жамалудина издали узнавали, когда он был не в духе. Мастер сидел, опустив голову, и время от времени потирал колени. Тогда к Жамалудину, обычно-то неприветливому, вовсе никто не подходил — слово клещами не вытянешь.