Хаджимурад внимательно слушал.
— Ты не беспокойся, отец, то, что ты мне с детства внушал, буду век помнить. И учиться в институте буду, если так хочешь, отец. Но без песен мне трудно…
— Нет, сынок, никогда я тебе не дам совета отказаться совсем от песни. Это — природный дар. Когда ты поешь, я сам забываю все огорчения. Особенно люблю «Письмо казака».
— Ну вот я тебе и спою ее, — весело сказал Хаджимурад.
Хаджимурад пел, а Жамалудин горестно вздыхал. «Не хотелось бы, чтобы ты пением прославился. Но что поделаешь? Талант».
Хаджимурад подпрыгнул, достал рукой бревно на потолке.
— Я, отец, сегодня лягу на веранде…
Жамалудин усмехнулся.
— Ох, мерещится мне, что ты будешь спать на небе, под голову положишь месяц!
— А что, и попробую! Ничего нет невозможного, — пошутил Хаджимурад. — Еще и облаком накроюсь.
— Не спеши, сынок! Раньше времени кукарекающий петушок, потом кудахчет.
— А ты мне ответь — ты всегда был такой спокойный? Неужели никогда не мечтал достать луну с неба?
— Все было в моей жизни, сынок. Не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки…
Лицо Хаджимурада омрачилось.
— Спокойной ночи, отец, — сказал он сухо.
Жамалудин сделал вид, что не заметил неудовольствие сына.
— Дай бог тебе счастливого рассвета! — смеясь, сказал он. — Желаю проснуться на своей постели. На земле упадешь — обопрешься о землю. А за облако, боюсь, не удержишься!
Жамалудин не любил, когда Хаджимурад ночевал на веранде. Он привык слышать дыхание сына рядом. Никак не мог забыть о том времени, когда Хаджимурад, маленький, спал в его постели. Утром, видя головенку сына на соседней подушке, Жамалудин был счастлив — ему улыбался весь мир. Но сегодня Хаджимурад улегся на веранде, и на сердце Жамалудина неспокойно.
«Сколько раз я ему говорил — ложись в доме, а он не слушается. Такой же у него характер, как у меня — упрям очень! Чем настойчивее ему что-нибудь запрещаешь, тем тверже он стоит на своем».
Жамалудин тихонько открыл окно, так положил подушку, чтобы можно было лежа видеть Хаджимурада. Ворочался с боку на бок, но сон, будто забыл тропинку к нему. Жамалудину все казалось: сегодня он что-то потерял…
С веранды донесся шорох. Жамалудин увидел: Хаджимурад поднялся с постели, постоял, прошелся, пошатываясь, до лестницы, вернулся, лег опять. Жамалудина охватил страх. Он слышал от кого-то: у школьного сторожа Хирача дедушка Мухамед был лунатиком. Что это такое, толком Жамалудин не знал. Говорили, что Мухамед вставал ночью, перелезал с крыши на крышу, прыгал со скалы на скалу. И его нельзя было окликнуть — от звука голоса лунатик мог проснуться и разбиться. Жена Мухамеда об этом не знала и ночью, увидев, что мужа нет, вышла на веранду. В это время он как раз прыгал с крыши своего дома на соседнюю. «Мухамед!» — окликнула женщина. Он обернулся, упал на землю — сразу насмерть разбился…
Жамалудин поежился — так ему стало страшно.
«И что это такие глупые мысли в голову приходят?!» Он приподнялся, чтобы посмотреть — спокойно ли спит сын. Постель Хаджимурада была пуста.
Стараясь не скрипеть дверью, проскользнул на веранду — в окне другой комнаты горел свет.
«Без сна чего только не примерещится».
Жамалудин тряхнул головой. Россказни о лунатике показались глупой сказкой.
«Хаджимурад уроки готовит. После школы работал, потом гулял».
Отец прокрался к окну. Хаджимурад, сидя перед зеркалом, что-то писал. Провел рукой по волосам, встал со стула, прошелся по комнате, держа перед глазами листок. Сначала он улыбался, постепенно улыбка исчезла с его лица. Видно было: написанное ему не нравилось.
«Опять играет в артиста. Ох, лучше бы он ночью спал», — недовольно подумал отец.