Мама, счастливо улыбаясь, прикрывала краем простыни лицо. Халун передала мальчика отцу.
— Магомед-Жавгар! — произнес он, наклонившись над новорожденным, и я впервые увидела на глазах отца слезы.
— Не показывай, Ахмед, своей слабости. Мальчик займет место твоего умершего брата, — говорила отцу Халун, поднося матери блюдце, полное меду.
— Я совсем от счастья растерялся. За добрую весть тебе полагается подарок. Купи себе что захочешь. — Отец протянул Халун деньги.
— Ни за что не возьму! Кто это сам себе подарки покупает?
— Тетя Халун, купите что-нибудь на память об этом дне…
— Патимат, сбегай за Омардадой, — сказала мать.
Мы с сестрой побежали сломя голову.
На улице нам встретился Жамал верхом на коне.
— Дядя Жамал, у нас родился брат! — похвалилась Нажабат.
Жамал рывком остановил коня и, наклонившись вперед, спросил:
— Что?!
— Наша мама родила нам братика!
Конь Жамала нетерпеливо бил копытом:
— Чтоб ты слетел с кручи, окаянный! — Жамал огрел коня кнутом. Конь заржал, рванулся, и только мы его и видели.
Надвинув на лоб белую войлочную шляпу, Омардада косил на лужайке траву. «Харт, харт, харт!» — будто приговаривала коса.
Мы смотрели на Омардаду издали — подойти ближе побоялись: так широк и силен был взмах косы.
У белого камня старик остановился, отметил широкими шагами участок еще не скошенной травы и положил на его краю белый камень. Разогнув спину, он посмотрел в нашу сторону. Мы подбежали.
— Ну, зайчата, с чем пришли? Тетя Халун меня зовет? — спросил он, вытирая шапкой пот с лица.
— Нет, нас послала мама! У нас родился брат! — крикнули мы в один голос.
— Вах! Вах! Вах! — Омардада погладил бороду, оглянулся вокруг.
Неподалеку щипала траву черная овца, а рядом играли два ягненка.
— Вот тот, с черным пятнышком на кончике хвоста, теперь твой, Патимат, а тот, у которого на лбу звездочка, — для Нажабат. Я дарю вам их за добрую весть!
Нам давно хотелось, чтобы у нас были свои ягнята, и мы, забыв обо всем, побежали к ним.
— Алхамдулиллах! Родился еще один мужчина в нашей семье, продолжатель имени и рода нашего, — проговорил Омардада, протягивая могучие руки к солнцу.
«Харт, харт, харт», — снова запела коса. Омардада шел к белому камню, оставляя за собой волны упавших трав.
Мать ушла к Халун, а я сидела у колыбели брата и тихонько напевала песню, которую слышала от мамы:
В комнату, не постучавшись, вошли два мальчика в лохмотьях, босиком. За спиною у них висели мешки. Одному на вид было лет тринадцать, другому — восемь-девять.
— Дома никого нет старше тебя, маленькая? — ласково спросил один.
— Сейчас придет мама, — испуганно ответила я.
— А что, без мамы хорошая девочка не может нам что-нибудь подать?
— А что вам нужно?
— Муки, сыра, хлеба! Голодному все годится, кроме камня и земли! Все от добрых людей принимаем. Надо его наполнить. — Старший ударил по животу.
— А почему вы голодные? Неужели папа и мама вас не кормят? — удивилась я.
— Нет у нас ни папы, ни мамы, — ответил младший.
— А кто же вас родил?
— Отец наш зимой погиб в горах, — сказал старший. — Мама умерла от тифа. У нас есть бабушка, но она совсем слепая.
Я повела их к ларю с пшеничной мукой, насыпала каждому в мешок по ковшу.
Младший с завистью посмотрел на мешок брата.
— У него больше!
Я добавила еще ковш.
— Видно, он тебе больше полюбился, — упрекнул меня старший.
Пришлось снова лезть в ларь.
Муки у нас сильно поубавилось, зато заметно распухли мешки маленьких нищих…
Вечером мать взялась готовить лепешки, да так и застыла с ковшом в руках.
— Кто-то украл муку!
— Неужели ничего более ценного в доме не нашлось? — засмеялся отец.
— А что же, мука сквозь землю, что ли, провалилась? Еще утром ларь был полным.
— Патимат что-то приуныла, может, она знает? — Отец поманил меня к себе. — Ты, Патимат, никогда нас не обманывай, говори только правду! Ложь цепью тянет за собой все плохое… Что ты можешь сказать?
— Папа, два оборванных мальчика приходили… Я им и насыпала муки. — Я заплакала.