Он забыл о Ханиче, замершей у дверей, и тихонько прошептал: «Хаджимурад». И сразу ему послышался звон сабель, свист пуль. В легендах и песнях этого героя сравнивали с гранитной горой, разлившейся горной рекой, неприступным ледником. Храбрость Хаджимурада не могла сломить никакая сила.
— Его зовут Хаджимурад! — громко сказал Жамалудин, вспомнив, что Ханича у двери ждет ответа.
— Как бы обрадовались твои отец и мать, дожив до такого дня. Перед смертью оба горевали, что не сбылась их мечта — подержать в руках внука! Вот, сынок Хаджимурад, лег ты в колыбель. Дай аллах, чтобы мы увидели и день, когда ты укротишь коня. Дай аллах, чтоб тобой гордился весь аул, чтоб ты был украшением своего рода.
Неожиданно вошедшему в дверь Хирачу она рассказала все о Хаджимураде, не дав Жамалудину вставить ни одного слова.
— Что же, пошли бог здоровья новому мастеру из рода Хамзатовых! — сказал Хирач, и пожал Жамалудину руку. Подумав, Хирач произнес:
Так появился в ауле сын Жамалудина — Хаджимурад.
XV
В ауле говорили: что за человек этот Жамалудин — каменный Магомед. Характер его стал изменчив, словно сердце вдовы в весенний день. Вдруг он становится веселым, разговорчивым, общительным. А иногда помощник, работавший с ним, целый день не слышит от него ни единого слова.
От соседей Жамалудин держался на расстоянии. Лишь Субханат и Ханича смогли проложить дорогу к его сердцу. Остальные тоже старались как-то скрасить жизнь вдовцу, но он не принимал их забот. Хотели они помочь и его сыну, росшему без матери, но не всегда могли угадать, как их внимание примет Жамалудин.
Через несколько дней после того, как все узнали о событии в доме Жамалудина, каменщик утром увидел на веранде глиняные кувшины с молоком. Жамалудин понял: соседи принесли Хаджимураду. Он обрадовался, но и огорчился: «Вот пришло время — стал я достоин жалости! Нет! У меня еще, слава аллаху, руки целы. Смогу и без чужой помощи вырастить ребенка!» Он к кувшинам не притронулся.
Жамалудин вечером сидел у очага и ласкал Хаджимурада. Вдруг, с шумом открыв дверь, в комнату вошла с огромным кувшином Субханат. Она, не сказав ни слова, наполнила молоком все кувшины, стоявшие на полке.
— Приток, что отделяется от речки, пересыхает на солнце. Ты не чуждайся соседей, они не убили человека из твоего рода и не сожгли твоего дома. Тебе не нужна наша помощь — и люди обойдутся без твоей! Патимат и Хатун принесли молоко, ты его не взял. Они теперь хотят заплатить тебе за то, что ты им чинил дом…
— Что ты? — Жамалудин встал. — Я ни за что не возьму денег за стену, что построил вдовам погибших на войне.
Субханат, помолчав, заговорила:
— Ты делаешь людям добро, — слава и честь тебе! Но и у людей есть сердца. Они тоже хотят отплатить тебе добром. Гора без другой горы обходится — другого жребия не знает, а человек без человека обойтись не может. Люди живут вместе в аулах и городах, а не прячутся, как дикари, поодиночке в скалах. Они должны помогать друг другу в трудные минуты. Зачем же ты всех чуждаешься? Когда наши родители были живы, они от твоих не отступали, как тень от дерева в летний день. Если готовили что-то вкусное — угощали друг друга. Умер мой отец, твой отец пришел к нам и сказал моей матери: «С этих пор я буду тебе отцом и братом». Он не дал мне почувствовать сиротство. Вот теперь твой сын остался без матери, а ты даже не желаешь принять для него миску молока.
— Я не хотел напомнить самому себе, что мой сын сирота. Не хотел принимать милостыню.
— Не мужские это слова, Жамалудин. Люди желают тебе добра, а ты обижаешься.
— Скорее всего, Субханат, я не прав. Прости меня. Эти годы…
— Ни один человек не остался в стороне от бед воины. Без помощи другой руки с одной грязь не смоешь. Как сможешь, помогай нам, мы будем тебе делать все, что в наших силах. Проклятая война унесла многих людей, а у тебя отняла нежность и доброту!