— Нельзя ли без операции, доктор? — прошептал муж больной.
Сидрат заметила, что руки у него дрожали.
— Не дам резать мою дочь! Не дам! — заголосила старуха, бросаясь к дочери и загораживая руками ее постель. Отчаянно закричали девочки. И в этом крике четко и строго вдруг прозвучал голос больной:
— Мама, не мешай доктору, а то я умру.
— Вай, моя куропаточка! Как я могу жить без тебя? Что я стану делать с твоими сиротками? О аллах, спаси мою дочь…
Наконец она вышла и увела девочек.
И тогда Сидрат сказала, глядя в глаза мужчине:
— У нее заворот кишок. Операция не из легких. Но другого выхода нет. В больницу везти нельзя. Вы поздно меня вызвали. Ты будешь мне помогать.
Мужчина слушал ее, не перебивая. Он словно оцепенел.
— Мать сама давала всякие лекарства, а врача пригласить не додумалась, — проговорил он виновато.
Когда Сидрат со скальпелем в руках наклонилась над его женой, этот смелый чабан чуть не потерял сознание. Только требовательный окрик врача заставил его взять себя в руки. Это было единственное громкое слово: вся операция прошла в мертвой тишине. Сидрат отдавала приказания одними губами, и он смотрел на эти губы, угадывая, что ему нужно сделать.
Двое суток провела Сидрат в этом доме. Куда-то далеко-далеко отодвинулись свадьба и мысли о пустом доме, в который нужно возвращаться. Казалось, что это было давно, где-то в другой жизни. Сидрат думала только о больной, и лишь когда опасность миновала, сложила инструменты в чемоданчик и собралась в обратный путь.
Муж больной проводил ее до конца аула.
— Баркала! — сказал он на прощание, протягивая ей руку. — Не знаю, как и благодарить вас. Нет у меня ничего, кроме простого горского спасибо, — и он развел руками.
— Ценнее подарка и не бывает, — ответила ему Сидрат.
После двух суток, проведенных в доме, ей захотелось пройтись пешком. Отсюда, от перевала, уже был виден ее аул. Он лежал внизу, открытый, как на ладони. Смеркалось. Горы слабо выделялись на фоне темного неба. И только внизу в долине дрожали, переливались огни. Из-за края горы медленно выплыла луна. Большая, круглая, сияющая, она лила на землю спокойный и тихий голубоватый свет.
Сидрат подошла к реке, блестевшей серебром, и присела на камень. И сразу же возле ее ног в воду упала луна. Вода всколыхнулась. И луна, дрогнув, рассыпалась на части. Ее серебряные осколки волны подхватили и унесли. Сидрат сидела задумавшись. Что она искала здесь, на этой земле, которая каждую весну рождается заново? Может быть, она хотела еще раз увидеть, как переливаются внизу огни ее аула, и почувствовать, что она не одинока? А может быть, пыталась разглядеть тропинку, с которой началась ее жизнь?
Сидрат перевела взгляд на вершину горы, такую белую от лунного света, словно залитую молоком. Родники рождаются в горах. Реки берут свое начало там, наверху, и потом стекают вниз. У тропинки жизни человеческой тоже есть свое начало. Только она рождается внизу и постепенно карабкается вверх, туда, где цветут луга, но встречаются и колючие кустарники. Если человек честен и смел, его тропинка обязательно поднимется в гору.
Сидрат сидит у реки, и кажется, быстрые волны, что бегут у ее ног, спрашивают ее: «Скажи, откуда началась твоя тропинка?» И горянка, глядя на подсвеченные луной волны, убегающие куда-то от ее ног, отвечает тихо: «Подожди, горная река. Не спеши так. Дай собраться с мыслями. И я расскажу тебе о своей тропинке. Она началась вот здесь, на этой горской земле, и ушла далеко-далеко, в огонь и дым, чтобы потом вернуться сюда снова…»
ГЛАВА ВТОРАЯ
Шла осень двадцать девятого года. В тот год аульская беднота объединила разрозненные клочки земли в один общий участок, чтобы вместе обрабатывать его, а скот — в одну отару, чтобы вместе пасти на общественном пастбище. Так возникло товарищество. И отец Сидрат пошел чабаном в горы пасти скот.
А пятилетняя Сидрат целыми днями играла с подружками в старом ветвистом парке бывшей мечети. Осенний ветер налетал порывами, рвал с деревьев желтые листья и осыпал ими детей. За парком сквозь оголившиеся ветки просвечивало поле, свежие скирды. Пшеницу и ячмень только что убрали. А кукуруза еще стояла. Высокая и плотная, она сухо шуршала на ветру листьями.
Сидрат тянула к себе ветки ореховых деревьев, рвала орехи. Их нежно-зеленая скорлупка еще не загрубела, девочка легко разгрызала ее зубами. Маленькая Сидрат любила гоняться за опадавшими, медленно летящими листьями, собирала их в подол пожелтевшими от свежих орехов руками. А собрав, охапками снова бросала навстречу ветру, хлопая в ладоши и смеясь. Может быть, ей казалось, что это птицы, которых она отпускает на волю.