Люди спешили убрать кизяки, сено, затирали веником трещины на крыше. Весь аул, до этого словно вымерший, загудел, как растревоженный улей. Рахимат и Сайгибат тоже с криками выбежали на веранду.
— О аллах, избавь хоть от града, — голосила Сайгибат, протягивая руки в сторону гор.
— Не допустит аллах такой беды, — сказала Рахимат. — Сегодня шла с поля, посмотрела вокруг: веток от плодов не видно. Тьфу-тьфу, не сглазить.
— Самое опасное время для полей. Аллах пожалеет нас, — Сайгибат убрала палас с веревки.
— Рахимат, Рахимат, вы что, не видите, град близко, — закричала со своего двора Субайбат. Она поднималась по лестнице с топором в руке.
— Видим, да ничего не можем сделать, — отвечала ей Рахимат.
— Ой, надо бросить навстречу граду немного золы, — вспомнила Сайгибат старый обычай. И стала торопливо бросать по ветру горсти золы, причитая: «Аллах, аллах, пусть рассеется град, как эта зола». Порыв ветра подхватил золу и унес с собой.
— А ты зачем топор в дом несешь? — спросила Рахимат соседку.
— Мать моя всегда топором размахивала, когда шел град. Это тоже помогает, — отвечала ей Субайбат.
В каждом дворе голосили женщины. И небо, словно пожалев их, посветлело. Тучи раздвинулись, и несколько крупных капель дробно ударило о крышу.
— Аминь-аминь. Аллах услышал нашу просьбу, — обрадовалась Субайбат и еще старательнее замахала топором.
— В самом деле, града нет, — отметила и Рахимат, нагибаясь над перилами веранды.
И вот, словно что-то прорвалось в небе, хлынул дождь. И слышно было, как женщины, успокаиваясь, благодарно повторяли в каждом дворе: «Алхамдулиллах. Алхамдулиллах. Град прошел мимо».
И вдруг за шумом дождевого потока Рахимат различила цокот коня, Он быстро приближался.
— Неужели Омар? — встревожилась Рахимат, стараясь за дождевой завесой разглядеть дорогу. — Что могло его заставить вернуться домой? — размышляла она. — Ума не приложу. В такую погоду бросить отару в горах…
— Наверное, любовь к тебе магнитом домой тянет, — пошутила Субайбат; она тоже услышала топот лошадиных копыт и догадалась, что это сосед.
— Уж, конечно, любовь, не иначе, — пробовала отшутиться и Рахимат, но голос выдавал тревогу: «Если это Омар, он сразу спросит, где дочь. А ее как на грех нет дома». Цокот послышался совсем близко, и вот уже во двор входит Омар, одной рукой держа за повод коня, другой раздвигая мокрые обвисшие ветки. С его черной бурки ручьями льется вода.
Рахимат и Сайгибат тревожно переглянулись. Рахимат поспешив выбежала под дождь навстречу мужу.
— Ох Омар, гроза-то какая. Я бы умерла от страха, если бы знала, что ты едешь в такую погоду, — говорила она, отводя за повод коня. Привязав его к столбику, она быстро догнала мужа на веранде, сняла с него бурку и повесила на гвоздь.
— Что мне гроза? Я, как видишь, совершенно сухой, — самодовольно сказал Омар.
— Да, сын мой, это не бурка, а клад, — сказала Сайгибат ласково, поглаживая ее мокрые бока.
Омар развалился на тахте.
— Теперь бурки не такие, как раньше, — ответил он недовольно. — Раньше птицы могли прятаться в их ворсе. Вот какие были бурки. Как подарок, переходили в наследство. Три поколения их носило, а все как новые.
— Я растопила очаг. Иди погрейся, — позвала из кухни Рахимат. — Сейчас чуду подогреется.
— Посмотри простоквашу, — сказала Сайгибат. — Наверное, уже готова. А творог в ларе.
— Как твое здоровье, мать? — спросил Омар, подходя к матери и проводя рукой по ее волосам. — Помогло ли тебе то лекарство, что я послал через Хаджи Ага?
— Баркала, сын мой. Мое здоровье в твоем здоровье. А лекарство очень хорошее. Только перед грозой спину немножко ломило, а в ясные дни даже забываю, что у меня есть спина, — и Сайгибат ласково погладила руку сына.
— А как крыша, не потекла? — спросил Омар, поглядывая на потолок. — Что-то сыростью пахнет. Окна вы, наверное, не открываете.
— Что ты, — возразила Рахимат, — окна день и ночь открыты. Только перед грозой закрыла, боялась, как бы град стекла не побил. А крыша, слава аллаху, держится как железная. Не знаю, откуда только сырость берегся. Я сама нашла в той комнате прямо над твоей тахтой маленький грибок на потолке. Боюсь, как бы бревно не сгнило. Я уж согрела в жаровнях кирпичи и терла то место, — отвечала Рахимат, быстро кладя пуховую подушку на трехногую скамейку, на которую собирался сесть Омар.