Если бы мать была с нею, Сидрат просто положила бы голову ей на колени, уткнулась в подол ее платья, пахнущего клевером, и рассказала обо всем. А потом они бы сидели, обнявшись, как две сестры, старшая и младшая. И ничего не говорили — просто сидели рядом — плечо матери чуть выше дочернего плеча — и все стало бы ясно и понятно. А может быть, все было бы не так. Может быть, мать стала бы плакать и метаться по комнате и просить Омара пожалеть дочь, как тогда, когда Сидрат была маленькая, и Омар все равно разлучил их. Сидрат помнит глаза матери, которые молили о пощаде, и глаза отца, отталкивающие эту мольбу. И она подумала: может, это и к лучшему, что мать ничего не знает… Сидрат почувствовала жалость и нежность к матери. Ей захотелось увидеть ее во что бы то ни стало. Она привстала на кровати, опираясь на локоть. Прислушалась — тишина. Встала, накинула на плечи платок, осторожно открыла дверь на веранду.
На дворе было темно. Юный месяц исчез с неба. Только вяло перемигивались звезды. Слышен был голос совы, кричавшей где-то в скалах.
Девушке стало страшно. Пока она шла к воротам, колени у нее дрожали. Она старалась не слышать этого крика со стороны гор, но он лез в уши, как бы предупреждая: «Берегись, Сидрат!»
Проходя мимо соседнего двора, она вспомнила ту ночь, когда прощалась с Рашидом. Вспомнила детство, их дружбу и услышала рядом его голос: «ну чего ты боишься темноты? Какая разница — день или ночь. Ночью все то же самое, только солнышко отдыхает». И верно, подумала Сидрат, вот груша у забора, она та же самая, что и днем. Только тень от нее гуще. И забор тот же самый. Только белее. Это так кажется, потому что вокруг темно. И трава та же самая. Только холодная и мокрая. Это потому, что роса и солнышка нет. Сидрат нагнулась, сорвала травинку, пожевала ее и, успокоенная, смело зашагала в соседний аул.
Но чем ближе подходила она к дому Алибулата, тем меньше храбрости оставалось в ней. Словно она растеряла ее, пока шла. Вот и дом, который ей нужен. В саду на траве — квадрат света, падающего из окна. Значит, там еще не спят.
Сидрат обрадовалась было такой удаче, но вдруг мысленно представила себе: Алибулат сидит, развалившись на тахте, и гладит рукой волосы матери, припавшей к нему. От такого видения Сидрат даже зажмурилась. Она повернулась и, перепрыгнув через мокрый кустарник, бросилась наутек. Сердце ее стучало, словно копыта скачущего коня.
Но, отбежав далеко от дома, она оглянулась и не увидела вдали света. Может быть, дерево на дороге заслонило его. А может быть, там легли спать и просто погасили свет. И Сидрат стало грустно и пусто.
«Что бы матери выйти во двор. Вот если бы корова замычала, она бы обязательно вышла», — подумала Сидрат. И снова тучи обиды заволокли ее сердце. «Наверное, прав был отец. Мама очень любит Алибулата», — от этой мысли в ней проснулась нежность к отцу. Она увидела его другим, не суровым и непреклонным, а несчастным и одиноким.
Юный месяц, выспавшийся в облаках, важно выплыл на середину неба, сияя так, будто его почистили золой. И сразу аул преобразился: он уже не казался таким мрачным. Сидрат поднялась по ступенькам и прокралась в комнату отца. Он всегда спал один, в своей комнате. Здесь было темно, потому что окно выходило на веранду. И сначала Сидрат ничего не видела. А потом глаза ее привыкли к темноте. Она подошла к кровати. Постепенно вырисовывались его черты, суровые и грубые, будто вырубленные в скалах топором. Большая голова занимала полподушки. Голова была выбрита до блеска — отец считал, что отпускать волосы не к лицу настоящему горцу, и всегда брился наголо. Рука, большая, жилистая, в черных трещинах, похожих на трещины в скалах, тяжело лежала на одеяле.
И так жалко ей стало отца, что все обиды забылись. «Да он умрет с горя, если я уеду. А сколько хабаров будет в ауле. Из-за них отцу придется опустить свою гордую голову… Нет, нет, нет, лучше умереть, лучше выйти замуж за нелюбимого…»
Так Сидрат приняла решение остаться и покориться отцу.
Когда она проснулась, на полу веранды лежало солнце. «Долго же я спала», — сказала себе Сидрат: ни отца, ни Рахимат в доме уже не было. Наверное, ушли в поле.
На веранде, освещенной солнцем, сидела Сайгибат и пропускала шерсть через чесалку: готовила приданое для Сидрат.
Увидев это, девушка все вспомнила, и ей показалось, что на веранде стало темнее, словно солнце спряталось за тучу.
И вдруг она увидела Субайбат, которая стояла на стене, разделяющей их дворы, и делала ей какие-то знаки.