«Я пойду груши соберу», — сказала Сидрат бабушке и, взяв таз, спустилась с крыльца. Приближаясь к стене, где стояла Субайбат, она почувствовала, как лицо ее начинает гореть.
Субайбат, не сказав ни слова, повела девушку за собой в дом, и Сидрат увидела упрек в ее глазах.
«Наверное, она, как и Гусейн, не верит мне. Думает, выхожу замуж по своей воле».
Как подсудимая, она вошла в комнату и вздрогнула от неожиданности. У стола сидела ее мать. Лицо у нее было суровым и старым.
— Доченька моя, — сказала Зулхишат, вставая. — Ты что, совсем отвыкла от матери? Не делишься со мной даже тогда, когда решается твоя судьба. — Зулхишат вздохнула.
— Мама, так хочет отец, — сказала Сидрат подавленно. И испуганно покосилась на Субайбат.
Но Субайбат отвела глаза.
— Этого я не допущу, — сказала Зулхишат. И Сидрат удивилась: так жестко прозвучал ее голос. Она даже не знала, что ее нежная мать может быть такой. — Хватит, — продолжала Зулхишат. — Отец своей глупой гордостью искалечил мне жизнь. А теперь хочет и тебе… Я сегодня только узнала. Алибулат пришел с работы возмущенный. Он говорит, что прошли старые времена. Теперь за это даже судят.
— Вы хотите судить моего отца? — воскликнула Сидрат, пятясь к двери.
— А ты что же, на самом деле хочешь послушаться отца? — в свою очередь удивилась Зулхишат. — О аллах, что сделали с моей дочерью. Ягненка из нее сделали.
— Доченька, зачем обманываешь Рашида, ты разобьешь его сердце, — вмешалась до этого молчавшая Субайбат.
— А мне не разбили сердце? Обо мне кто-нибудь подумал…
Все, что накопилось в сердце за эти тяжелые дни, все, что долго удерживалось внутри, как вода под землей, прорвалось. И Сидрат, громко плача, бросилась к матери. И Зулхишат сделала то, что так часто представляла себе Сидрат в своих мечтах: обхватила голову дочери и прижала ее к себе, будто защищая. И Сидрат почувствовала знакомый с детства запах клевера. И еще ей показалось, когда мать стала гладить ее по голове, что в ветреный день весны, когда ломается лед и зимний платок падает с головы на плечи, теплые солнечные лучи касаются ее волос.
Из дома Субайбат Сидрат вышла другим человеком. Она уже не чувствовала себя одинокой: ведь мать понимала и поддерживала ее. Конечно, Зулхишат никогда бы не посоветовала ей бежать из аула. Расскажи ей об этом Сидрат, она пришла бы в ужас. Но допустить, чтобы Омар насильно выдал дочь замуж, она не могла, хотя еще не знала, как помешать этому.
«Что-то придумает мать? — размышляла Сидрат. — Как сможет помочь мне, чем повлиять на Омара? — И вдруг, как молния, ее пронзила мысль о суде: «Теперь за это даже судят», — так сказала мать.
Сидрат представила, как отца ведут по улице и весь аул высыпал посмотреть на него, а он идет, опустив свою бритую голову, и на руках у него звенят цепи.
И Сидрат в ужасе закрыла лицо руками. «Нет, только не это. Лучше бежать…»
…Этот день был похож на грустный сон. Сидрат побывала везде: навестила подруг, посидела в пустом классе за своей партой, постояла под ореховым деревом… Она молча прощалась со всем, что любила. А когда стемнело, взяла в руки узелок и окольной дорогой, чтобы никого не встретить, крадучись, пробралась на условленное место. Было темно и тихо. Месяц, разрезанный пополам, нежно светился в небе. Кое-где мигали звезды, словно говорили: «Не бойся, Сидрат. Счастливого пути». А горы хранили суровое молчание. Казалось, они упрекали ее, и Сидрат вдруг почудилось, что скалы обступили ее со всех сторон, словно не хотели отпускать. «Что же я делаю», — тихо ахнула девушка. На сердце нахлынул странный холод, а ноги ослабли. Она присела на землю. Вокруг было темно, пустынно и только внизу, под горой, тепло светились огни аула. Там шла обычная жизнь: женщины разжигали очаг, замешивали творог для чуду, перекликались с веранд, мужчины чистили чирах или что-то чинили. Приготавливая ужин, суетится, наверно, тетя Рахимат. Бабушка ей помогает… Они еще ничего не знают… «Родные мои, простите. Прости меня, бабушка. И ты, тетя Рахимат. И ты, отец, прости…»
Сидрат положила голову на узелок с одеждой, ей хотелось заплакать. Но слез не было. И тут из темноты раздался голос Гусейна:
— Сидра-аа-ат, ты здесь? Пошли скорее. Я нашел машину.
Он взял ее за руку и потащил вниз к шоссе. Сидрат все оглядывалась, и Гусейн начал бояться: вдруг она в последний момент передумает.
— Тебе не грустить, а танцевать надо, — пробурчал он сердито.
Приближалась ночь. Все меньше становилось огней в ауле. Все больше звезд над горами. По черной дороге, грохоча, летел к вокзалу грузовик.