А в это время Рашид у окна, открытого в крымскую ночь, привстав на узкой солдатской койке, писал своей Сидрат очередное письмо.
Ночью Гусейн посадил Сидрат в поезд. Прощаясь, он сунул ей в руки книгу и сверток с едой и, оглядывая купе, спросил озабоченно:
— Тут кто-нибудь едет в сторону Крыма?
— Я еду. В Севастополь, — откликнулась женщина средних лет с удивительно белым лицом.
— Вот здорово, — просиял Гусейн. — Тут моя сестра в первый раз едет… Вы уж присмотрите за ней, а там ее встретят.
— Будь спокоен, — улыбнулась ему женщина и перевела на Сидрат внимательные, насмешливые глаза. — Доставлю твою сестру в целости и сохранности.
От улыбки ее лицо, строгое, как у педагога, сразу стало мягким и нежным.
— Ну, счастливо, — Гусейн еще раз оглянулся у дверей и вышел. Сидрат хотелось броситься за ним, сказать ему, как ей страшно, как она уже скучает по родным, по горам, но что-то сковало ее, и она подавленно молчала.
Наверное, женщина понимала, что происходит с Сидрат. Она сделала вид, что не обращает на нее внимания и только позже сказала просто:
— Меня зовут Ольга Петровна.
— А я Сидрат.
— По-русски Соня?
— Не знаю…
Поезд катился по длинной дороге, заглатывая ее, как дракон. Ольга Петровна уже давно спала. А Сидрат так и сидела с узелком на коленях, прижавшись лбом к черному стеклу.
Сначала за окном была только темнота, потом она стала рассеиваться: раздвигая туман, на всем широком пространстве наступала заря. Незаметно пришло утро. Сидрат сидела, потрясенная: за окном, сменяя друг друга, проходили картины Крыма, как в киножурнале, который она как-то видела у них в клубе перед фильмом. Только там все было серое. А здесь… Никогда на голых горах Дагестана девушка не видела такой красоты: а ведь раньше ей казалось, что красивее ее гор не бывает.
Сейчас ей захотелось спрыгнуть с поезда, пробежаться по мокрой утренней траве, замочить ноги до колен, сорвать вон тот лиловый цветок, что мелькнул на откосе.
Но поезд стучал колесами все быстрее. И с каждым стуком все ближе становился Рашид. И от этого светлого утра, от простора за окном, от встречи, которая скоро будет, к сердцу Сидрат горячей волной прилила радость. Как эта заря, рассеявшая тьму, радость растопила страх, а остатки его загнала в самые уголки сердца. Девушке уже казалось, что поезд идет недостаточно быстро. Ей хотелось выскочить, побежать вперед, обгоняя поезд.
Грусти как не бывало. Хотелось любить, хотелось учиться, хотелось быть счастливой. Очень хотелось жить.
Сидрат вспомнила о своей мечте и представила себя врачом. Сколько раз, оставшись дома одна, она закутывалась в простыню и, встав перед зеркалом, говорила своему отражению: «Ну, что у тебя болит?» Потом она вспоминала, как Рашид сказал ей однажды: «Тебе очень пойдет белый халат». И, вспомнив, улыбнулась. И щекам почему-то стало горячо.
Утром разносили чай. За чаем Сидрат разговорилась с Ольгой Петровной и узнала, что она врач. Девушка слушала свою попутчицу, смотрела на нее восторженно и думала: «Нет, я, наверное, не сумею». И тут же мысленно обращалась к Рашиду: «Ты меня научишь, правда?» Ей казалось, что Рашид все может.
Стучали колеса. За окном было небо и трава. И столько простора, что легко кружилась голова. Где-то в соседнем купе звучал смех. По узкому проходу шла проводница с подносом в руках; в стаканах тонко звенели ложки. Дверь купе была открыта, и Сидрат все вертела головой, смотря то в одно окно, то в другое.
И вдруг, загораживая окно, в проходе засновали люди. Что-то тревожное было в их движениях, и девушка почувствовала смутное беспокойство. До нее донеслось слово — война. Какая война? Но уже, оттолкнув ее, выскочила из купе Ольга Петровна. Сидрат растерянно встала и пошла за ней.
Пассажиры собрались у репродуктора.
— О чем он говорит? Какая война? — спросила Сидрат шепотом, кивая на репродуктор.
— Гитлер напал на нас, — тоже шепотом ответила ей незнакомая девушка.
И когда Ольга Петровна, запустив пальцы в свои чуть тронутые сединой волосы и покачивая головой, как тетя Рахимат, когда случится беда, забормотала что-то, Сидрат смотрела на это как ребенок, который все еще не понимает, что случилось.
— Костя, наверное, уже ушел, — медленно проговорила Ольга Петровна, смотря сквозь нее.
— А Костя, это кто?
— Костя — мой муж. Он военный врач.
— Нет, нет, — вскрикнула Сидрат, чувствуя, как страх начинает захватывать ее, и пытаясь от него отстраниться. — Ты же сказала, что он с цветами встретит тебя.
— Ах, до цветов ли теперь, — отмахнулась Ольга Петровна и добавила задумчиво: — Наверно, Костю уже не застану.