— Спокойной ночи, мама. Мы убегаем, а то Гусейн при нас не решится кастрюлю открыть, — и Роза лукаво покосилась на Гусейна.
— Идемте. Печенки на всех хватит. Это Асият послала. Иди, говорит, папа, отнеси тете Сидрат.
— Пошли, Гусейн, у меня к тебе серьезный разговор есть, — сказала Сидрат.
«Какой такой разговор? — испуганно подумал Гусейн. — Может, догадалась о моем намерении. Сейчас ругать будет». Он даже вспотел от страха и смущения.
— Так вот, Гусейн, — сказала Сидрат, когда они вошли в дом. — Я давно хотела тебе сказать (Гусейн почувствовал, как по спине под рубашкой побежали капли пота). Видишь ли, у нас остался дом Субайбат, записанный на Розу. Не отдать ли его под колхозные ясли?
Гусейн облегченно вздохнул.
— Что ты так вздыхаешь? — забеспокоилась Сидрат.
— Да нет, это я думаю… — не нашелся что ответить Гусейн. — А как же Роза? Она согласна? Это ведь теперь ее дом.
— Зачем моей дочери два дома, — развела руками Сидрат. — Она же у мужа живет. А председатель колхоза нынче жаловался, что в этом году не удастся ясли построить. Больница все средства съела. Я и подумала: зачем такой дом пустует. И двор большой, и фруктовые деревья…
— Ой, бедная Субайбат. Как сейчас помню: пришла в сельсовет и говорит: «Пока я жива, все мое имущество закрепите за внучкой». Как она любила Розу. Души в ней не чаяла. Великая женщина была. Не каждому под силу такой подвиг. — И Гусейн покачал головой.
— Какой подвиг? — спросила Сидрат, бледнея.
— Ну как какой… Отдала все, что имела, внучке… — растерялся Гусейн. «И черт меня дернул за язык — разболтался», — зло подумал он о себе.
— Нет, Гусейн, ты не то хотел сказать, — не отступала Сидрат. — Говори, раз начал. За иголкой и нитку надо тянуть.
Гусейн сдвинул брови. Тяжело, как камни на мостовую, падали его слова:
— Что же мне сказать, Сидрат? Видишь ли, Рашид до самой смерти писал письма матери. И мне писал. Из его писем Субайбат прекрасно знала, что не встретились вы. Я уж из армии калекой вернулся (он кивнул на пустой рукав), а он все писал. И адрес свой просил тебе передать. Пока не пришло это… извещение.
— Что ты наделал, Гусейн! Почему ты мне раньше не сказал? Почему ты мне не сказал, когда жива была Субайбат? Что она думала обо мне? А я-то считала, она верит, что Роза — дочь Рашида. Я несколько раз принимала решение все рассказать ей, да язык не поворачивался, боялась убить ее. Значит, она все знала и любила Розу… — Сидрат замолчала. В горле у нее стояли сухие слезы. Как будто из дальней дали прозвучал для нее охрипший голос Гусейна.
— Мне все равно, Сидрат, от кого твоя дочка. Это тебя не роняет. Я знаю, что такое война…
— Ой, — вскрикнула Сидрат, — ой, бедная Субайбат, ведь она тоже могла так подумать. — До нее только сейчас дошел смысл всего сказанного. — Значит, принимая Розу за свою внучку, Субайбат хотела уберечь меня от сплетен, спасти от позора. Боже мой, зачем я не сказала ей всю правду? Зачем берегла эту тайну? — И Сидрат, обхватив голову руками, закачалась из стороны в сторону.
— Какую тайну? — в свою очередь, удивился Гусейн.
Сидрат оторвала от висков руки, подняла голову. Взгляды их встретились. И Сидрат вспомнила то, что, казалось, было похоронено в ней, что хранила она столько лет…
ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
Это был ноябрь 1943 года. Шли бои за Киев. Свирепый ветер раскачивал голые деревья. Сухой снег, как соль, только кое-где присыпал жесткую окаменевшую землю.
Но на душе у Сидрат было хорошо. Что-то пело, звенело, переливалось в ней, словно над изрытой, вздыбленной землей ликовал жаворонок.
Так бывает в природе: еще мороз по-зимнему крут, еще глубоки снега, а в воздухе неуловимо пахнет апрелем, и под снегом набирает силы новая трава.
Скоро будет освобождена Украина. За ней Белоруссия. Вся страна. Вот тогда и придет весна. Смоет ручьями кровь с земли. А раны зарастут молодой травой и полевыми цветами.
А пока гремела канонада. В атаку шли и шли солдаты, оставляя за собой убитых.
Сидрат подползла к раненому, положила его голову к себе на колени и, как больного ребенка, стала поить из фляги. Он стонал, зубы стучали о флягу, и вода текла за ворот гимнастерки. Потом подхватила его под мышки и, проваливаясь в рытвины, пригнувшись к земле, потащила к санитарной машине. И так за вторым, за третьим… Дым застилал глаза, над самым ухом, свистя, проносились пули. Сидрат почувствовала ожог. Тронула ладонью щеку — она была горячей и липкой. По пальцам на снег стекала кровь. Черные капли на снегу. Черные круги перед глазами. Но вдруг они стали меркнуть — и Сидрат увидела горы в снежном цветенье. Земляную крышу сакли, забор из тяжелых, крупных булыжников, траву в расщелинах. И себя. Как, сначала перебросив портфель, она легко перелезает через забор — туда, в соседний двор, где живет Рашид.