— Кто там? — Это был голос Рахимат. Сидрат задрожала. Она вся тряслась. И зубы у нее стучали.
— Мама, это я, — почти крикнула она.
— Кто — я? — Голос за дверью дрогнул. Ее уже узнали, узнали и боятся поверить.
— Мама, это я, Сидрат.
В первый раз Рахимат назвали мамой. Первый раз в жизни услышала она это слово обращенным к себе. В темноте, за плотно затворенной дверью кто-то тихо сказал ей: «мама».
— Сидрат?! — не веря себе, закричала Рахимат. И опять тишина. — Сидрат!
— Я, мама, я, твоя дочка.
— Сейчас, сейчас. Ой, не могу лампу найти. И зачем столько запоров понаделала. Не открою никак.
Наконец, крючки и болты были откинуты. Дверь, заскрипев, открылась. Рахимат растерялась — луна осветила фигуру человека в солдатской шинели. Думая, что это мужчина, Рахимат отшатнулась.
— Мама! — сказал мужчина голосом Сидрат. И обнял ее.
— Ой, золотце, единственная моя, — заплакала Рахимат. И засуетилась, засновала по дому: — О аллах, где же эта лампа запропастилась.
В окна светила луна. Печальная полоска лунного света лежала на полу.
— А где бабушка? — спросила Сидрат.
— Бабушка, доченька, давно умерла. Так страдала она по тебе и по отцу.
Сидрат стояла посреди комнаты. Ее сапог наступил на лунную белую полоску и переломил ее, как соломинку.
Рахимат наконец-то нашла лампу и теперь искала спички.
— У меня есть спички, — сказала Сидрат и, порывшись в кармане, протянула ей коробок. Рахимат выкрутила фитиль, поднесла к нему огонь. И, держа лампу в вытянутой руке, осторожно двинулась к Сидрат. Теперь в комнате было два света, два луча — белый и желтый.
Рахимат сильно постарела. С головы до ног она была одета в черное. У Сидрат екнуло сердце от горького предчувствия.
— Где отец? — быстро спросила она.
— Три месяца, как нет весточки. Вот последнее письмо. — Она взяла с комода круглую банку из-под монпансье и, вытащив оттуда солдатский треугольник с обтрепавшимися краями, протянула его дочери. Но ее вытянутая рука так и застыла в воздухе. А рот раскрылся от удивления. Она увидела девочку.
— Это дочка моя, — просто сказала Сидрат и подняла ребенка на руки.
Рахимат наконец обрела дар речи. Слова, как вода, прорвавшая плотину, полились бурным потоком.
— О слава аллаху, дочка. Я даже не слышала об этом. Даже догадка на ум не приходила. Вай, вай! Новость-то какая! Представляю, как обрадуется старая Субайбат. Глаза ее почти не видят — столько плачет о сыне. А теперь внучка. Радость какая!
— Роза, это твоя бабушка, — сказала растерянная Сидрат. «Она ее принимает за дочку Рашида. Сказать правду или не сказать?»
— Омар знает о дочке? — перебила ее мысли Рахимат. В ее глазах застыл тревожный вопрос.
— Нет еще! — ответила Сидрат. Она поняла, что не зря Рахимат задала этот вопрос. Это означало: как отец отнесется ко всему? Ведь, по мусульманскому обычаю, он сам должен был выдать дочь за Рашида. Ребенок появился раньше — это грешно. Кроме того, отец знал, что она не встретилась с Рашидом. Сидрат стало тревожно. Ей и в голову не приходило выдать Розу за дочь Рашида. Но она не хотела признаваться в том, что это не ее ребенок. Все в ауле должны думать, что Роза ее дочь. Как быть? Что сказать, если спросят, а кто же отец ребенка? Сказать, что погиб?..
— Радость-то какая, — приговаривала между тем Рахимат, доставая из погреба кувшин масла. — Вот, золотце мое, берегла до этого дня. И творог есть свежий. Сейчас чуду испеку.
Сидрат вспомнила про письмо, развернула его. Глаза побежали по строчкам, впитывая каждую.
— Это письмо написано недалеко от Берлина, — сказала она.
— Больше ничего не было, — вздохнула Рахимат.
— Ну, а из нашего аула кто вернулся, кто погиб? — тревожно спрашивала Сидрат, глядя на траурное платье старой женщины.
— Много погибло. Есть и без вести пропали. И брат мой Магомед… В первый же год пришло извещение… — Рахимат низко наклонила голову. Слезы быстро-быстро закапали в миску, где она мешала творог.
— Что ты говоришь! — Сидрат обняла ее. Так и стояли они, обнявшись, в опустевшем доме, где побывала беда, стояли молча, думая об одном, а круг от лампы освещал отодвинутую миску с творогом.
— Ой, что же я. Вы ведь голодные, — спохватилась Рахимат. Она выкрутила фитиль, чтоб ярче светил, и принялась за приготовление пищи.
Накормив и уложив спать Розу, женщины проговорили до рассвета. Им было о чем рассказать друг другу. Но больше всего они вспоминали своих близких: бабушку, отца, Рашида.