Однажды в летний полдень Сидрат купала Розу на веранде.
— Как хорошо ты сделала, что вернулась с этим солнышком, с этим золотцем, — приговаривала Рахимат, поливая девочку теплой водой из кувшина, — Старая Субайбат будто снова родилась. Да я и не знаю, как только раньше жила без вас. Правду говорят в народе: «Дом без ребенка — мертвый дом».
Как пухлые облака, облепила Розу мыльная пена. Пузыри вздувались, лопались вокруг нее. В каждом вспыхивало радужное солнце. Солнце играло в темных зрачках девочки. Солнце плавало в глазах обеих женщин. Рахимат снова наполнила кувшин и плеснула на Розу. Белая мыльная пена легко скользнула с гладкого тельца девочки. Роза громко смеялась, била руками и ногами. Пена выплескивалась через край, хлопьями разлеталась по веранде, садилась на молодое лицо Сидрат, на седые волосы Рахимат.
— Потише, доченька, видишь, у мамы уже слезы, — уговаривала Сидрат, вытирая глаза краем передника.
— И у меня слезы, и у меня слезы, — радовалась Роза и еще сильнее била ногами.
— Все дети так, когда купаются. Это их любимое развлечение, — улыбалась Рахимат. — Оставь ее. Пусть, пока не надоест.
— Хватит, хватит, Роза, выходи, — строго говорила Сидрат, держа наготове развернутое полотенце.
— Еще чуть-чуть. Последний раз, — возбужденно кричала Роза. — Дай мыло! Наливай воду!
— Ты же знаешь, мама на работу спешит. А ну выходи! Быстро!
— Да оставь ее, Сидрат. Пусть ребенок побалуется, — вступилась Рахимат.
— Ладно, голуби, поворкуйте. Мне вас все равно не переспорить. — Сидрат встала и, быстро развязав передник, вышла.
Проходя мимо дома Субайбат, она услышала свое имя и насторожилась. Это спорили Субайбат и ее сестра Абидат.
— За кувшин тот ответит, кто держит его ручку. Не приду взаймы просить у тебя ума. Я живу своей головой, а ты живи своей. И птица, хоть у нее головка маленькая, ни у кого ума не просит. Оставь меня в покое, — взволнованно говорила Субайбат.
— Откуда у тебя ум? Ветер гуляет у тебя в голове, старая. Иначе Сидрат не смогла бы так обмануть тебя. Пусть зашьет шубу тот, кто ее порвал. Сидрат порвала, а ты должна шить? Зачем тебе смывать ее позор! — кричала Абидат.
— Алхамдулиллах, алхамдулиллах! Хвала аллаху, что он не оставил меня одинокой на старости лет. Послал мне внучку, — отвечала Субайбат.
— Вай, держи меня, а то я упаду, — захохотала Абидат, упираясь руками в бока. — Если бы она была твоей внучкой, стали бы мы с тобой сейчас говорить. А ты знаешь, от кого она? Может, от немца, который убил твоего сына. Из-за твоего наследства она подкинула тебе девчонку. А говорит — дочь Рашида.
— Побойся бога, Абидат, — вскрикнула Субайбат, вставая с места.
— А чего мне бояться? Не я же тебя обманываю. Я говорю тебе, как сестра сестре: одумайся. Не дай себя обмануть. Эта девчонка застряла у меня в горле, как кость.
— Зачем застряла? Это внучка моя. Внучка, слышишь? Она теперь моя единственная радость! Поняла ты?
— Если ты хотела взять ребенка на воспитание, взяла бы у родной сестры. А ты работаешь на чужих!
— На твоих детей мне работать можно, а на свою внучку нельзя? Не так ли, Абидат? Это ты хотела сказать? Потому ведешь такой гнусный разговор?
— Ой, — застонала Абидат, — хоть внучкой ее не называй. У меня из головы огонь выходит.
— Абидат, если ты будешь так говорить, за тобой потом и люди повторят. Это ранит мое сердце. Клянусь аллахом, если ты хоть кому-то скажешь про мою внучку, что мне сейчас говорила, ты мне будешь не сестра, а враг.
— Вай, вай, с ума сошла моя сестра. Недаром говорят: если дурака не встретит, умный не разбогатеет, — бормоча так, Абидат спустилась с лестницы.
Сидрат, прислонившись к воротам, вся дрожала. «Значит, так говорят люди». В ушах ее стучали слова Абидат: «Может, девочка от немца…» Сначала она хотела пойти навстречу завистнице и сурово потребовать от нее ответа. Но потом отмахнулась от этой мысли: с такой лучше не связываться.
Сидрат не знала, как прошел рабочий день. В ее голове, как в растревоженном улье, гудели грустные мысли. Много думала она и пришла к выводу, что нужно все откровенно рассказать матери Рашида.
…Это был первый послевоенный год. Сидрат работала в медпункте. Больных было много — днем и ночью она не знала покоя. Вот и сегодня хотела выйти, спрятаться куда-нибудь, остаться наедине с собой, выплакаться наконец. Но больные шли и шли, а в медпункте работала она одна.