Но жаворонок кричал и кричал. Кружил и кружил над гнездом. А птенцы, задрав головы, беспомощно смотрели вверх.
И Сидрат поняла: у них одно желание — чтобы она ушла поскорее. Она поднялась и пошла дальше. По высокой траве. Под высоким небом. Вот уже она услышала знакомый с детства звук: это коса со свистом рассекала воздух.
— Сидрат, Сидрат! — увидев ее, закричали женщины. — Иди помоги нам, если не забыла, как косу держать.
— Не могу, женщины. Спешу очень. На обратном пути загляну, — весело откликнулась Сидрат.
— Всю жизнь ты спешишь. И как только мать тебя в утробе держала девять месяцев, — не унимались женщины.
— Ой, ой, ой, умираю, — застонал Садык, хватаясь за живот. Он упал в траву и стал кататься по ней, изображая немыслимую боль.
— Ой, хоть нас пожалей, если о работе не думаешь, — падали от хохота женщины, обступив его.
— А ну, покажи живот, — сказала Сидрат притворно строгим голосом. И, пощупав его, сказала: — Тяжелый случай. Нужна немедленная операция.
— На, докторша, — одна из женщин протянула ей серп.
— Давай! Если острый, какая разница — скальпель или серп. Знаете, какую кишку у него надо вырезать? Ленивую!
— Давно пора!
— Ой, не надо, доктор. От твоей руки все прошло уже, — ответил Садык, пританцовывая.
— Ага, испугался, — Сидрат улыбнулась.
— Не надо мне операции. Надо, чтобы ты посидела с нами. А ведь тебя не заманишь, — Садык высыпал в таз абрикосы и, облив водой из кувшина, протянул таз Сидрат. — Эти врачи немытые фрукты не едят.
— Да у вас настоящий праздник сегодня, — сказала Сидрат, с удовольствием обсасывая косточку.
— У нас каждый день так. А ну выкладывайте, что у кого есть. Обедать пора. Мой желудок уже восстание поднял, — не унимался Садык.
— Если бы по твоим часам обедали, два раза в день обед был бы. Ты, наверное, Халимат, плохо кормишь своего мужа, — смеялись женщины.
— Валлах, сестры, самое сытное ему даю. А после того как Сидрат вырезала ему слепую кишку, еще больше есть стал.
— Не иначе как положила ему безразмерный желудок, — не унимались женщины.
— Смейтесь, смейтесь, — притворно обижался Садык.
Вынесли из тени миски, кувшины. В одно мгновение на зеленой траве появились и вареная молодая картошка, и творожная чуду, и ломти холодного мяса.
— Неплохо живете, — заметила Сидрат. — Теперь буду каждый день приходить сюда.
— Знаем мы тебя… Если бы Садык не схитрил, тебя бы и сегодня с нами не было. Попробуй эту халву. Дочка из города привезла.
— Садык, что это за шишка у тебя над глазом? Уж не подрался ли ты с Халимат? — спросила Сидрат, откусывая кусочек халвы.
— А что, у тебя разгорелось желание резать меня?
— А ты разве не знаешь, как он вступил в спор с аллахом и тот наказал его? — спросила Халимат, лукаво поглядывая на мужа.
— Нет, первый раз слышу.
— Ну расскажи ей, Садык.
— Что тут рассказывать? — и Садык лениво откинулся на стог сена за спиной. — Видишь, Сидрат, как эти женщины издеваются надо мною. — Он протянул ей кувшин с бузой.
— А все-таки, Садык, — настаивала Сидрат, принимая кувшин.
— Да шутят они. Просто я прилег отдохнуть во-он под тем деревом, — он показал в сторону колхозного сада, — ну и говорю, почему на могучем дереве растут мелкие плоды, а вот на тонких стеблях, что по земле стелются, — такие огромные тыквы. Видно, аллах ошибся. Только я так сказал, как с дерева упала груша и ударила меня вот здесь. Тогда я понял, что велика мудрость аллаха. Видно, и он в свое время получил по лбу, вот и развесил на большом дереве мелкие плоды. Ведь если бы на грушевом дереве росли тыквы, несдобровать бы моей бедной голове.
— Ой, не могу, — причитала Халимат, вытирая косынкой слезы. — Тебе, Садык, видно, всем придется рассказывать этот случай, а то пойдут хабары, что это я тебя избила.
— Мы с ней в жизни только раз и поссорились, и то это стало известно всему аулу, — ворчливо сказал Садык.
— Что-то я не знаю. Забыла, наверное, — заинтересовалась Сидрат, предвкушая новую забавную историю.
— В молодости, — начал Садык, — Халимат моя, ох, и ревнивая была. Да и то правда, парень я был хоть куда, девушки на меня заглядывались. Поехал я однажды на базар, а Халимат дома оставил. Смотрю, красивая девушка продает шкурки каракуля. Мне хоть и не нужен был каракуль, но девушка-то красивая. Стою я и смотрю на нее, а делаю вид, будто — на шкурки. Вдруг кто-то как завизжит за спиной. Оглянулся — а это моя Халимат. Еле увел ее с базара. Стыдно было перед людьми, честное слово. Приехали домой, а она и глядеть на меня не хочет. Собрала вещи в узел и заявляет, что уходит к родителям. Ну, день прошел, два прошло — гляжу, моя Халимат все дома, но ко мне не подходит и спать отдельно ложится. Мне уже начало это надоедать. Тьфу, думаю, связался с глупой бабой, как вдруг ночью Халимат сама прибежала ко мне, дрожит вся и ко мне жмется. Ну, думаю, истосковалась по мужу, бедняжка. «Аллах, видно, бросил тебя в мои объятья, радость моя», — шепчу я ей. «Вор, вор», — шепчет она, дрожа.