— О, с приездом! — он протянул руку встречному. — Какие вести из аула?
— Все хорошо. Только вот жена обижается, что редко ей пишешь. А сын просил передать тебе привет.
— Спасибо, друг. А писать я не любитель. Что поделаешь? — Запад улыбнулся. Его зубы широко и влажно блеснули в темноте. «Подойти, ударить по этим смеющимся губам. Или нет — плюнуть в лицо». Но она повернулась и быстро пошла обратно в общежитие.
Всю ночь Сидрат металась, будто лежала на раскаленной плите. Первый раз в жизни она жаловалась на судьбу. Ни тогда, когда отец пытался разлучить ее с Рашидом, ни потом, когда узнала, что Рашида больше нет, ни там, в гнилом бараке концлагеря, она не сказала судьбе ни слова упрека. А сейчас она проклинала судьбу: «За что? — спрашивала она. — Что я плохого сделала? Неужели мне нельзя, как всем, иметь хоть кусочек счастья!»
Из темноты вставало лицо Рашида. Оно смотрело на нее с упреком и жалостью. Потом это лицо сменилось другим. Наглые глаза улыбались ей. Молодцевато топорщились усы.
В общежитии спали. Она слышала сонное дыхание девушек, видела их руки, выпростанные из-под одеяла. «У них-то все хорошо, — вдруг со злобной обидой подумала она. — Им никогда и не снилось то, что испытала я. А чем я хуже их?».
Простыни жгли ее. Она не могла больше лежать. В темноте натянула платье, натыкаясь на стулья, бросилась к дверям: скорее, скорее на воздух.
…Море было свинцовым. Над ним в сером небе расползались тяжелые тучи. На рассвете поднялся ветер, и волны гудели, выбрасываясь на берег. Они с ревом подкатились к ногам Сидрат и отхлынули, злобно урча.
Она вдруг почувствовала успокоение и шагнула туда, за ними — одно мгновение — и всему конец.
Волны с грохотом снова нахлынули, спеша принять свою жертву. Холодная вода окатила ее с головы и застыла у ног: разлетелись крупные брызги.
И Сидрат отпрянула.
Она вдруг увидела Розу, как она плачет, зовя ее. «Зачем я пришла сюда?» — мелькнуло в голове. Она отбежала и села на гладкий серый камень, отшлифованный морем.
А море простиралось перед ней, огромное, бесконечное. Все так же гудели волны, но теперь ей казалось, что они понимают ее и по-своему пытаются ее утешить. Минута слабости прошла. Ей стало стыдно за себя. «Неужели для того я выжила тогда, неужели для того женщины в концлагере лечили мою рану и делились коркой хлеба, чтобы сейчас умереть из-за подлеца? Неужели боль, причиненная им, сильнее, чем пуля фашиста?»
Долго просидела Сидрат на камне. Небо из серого стало перламутровым. Откуда-то снизу, как будто с морского дна, поднялось солнце. И море, к которому прикоснулись его теплые руки, стало успокаиваться. Его рокот стихал. Сидрат встала на камень и огляделась: вдали просыпался город. Море поголубело. Длинная тень Сидрат лежала на желтом песке. «Никогда больше не разрешу себе любить. Значит, это не для меня. А у меня есть дочь, друзья, работа», — успокаиваясь, решила Сидрат.
Гулко ступая по асфальту, она прошла на почту. Там было тихо и пустынно в этот ранний час. Сидрат выбрала три красивые открытки и отправила их Розе, Рахимат и Субайбат.
Когда вечером, как обычно, в общежитие пришел Загид, она посмотрела на него удивленно: она даже забыла, что он должен прийти.
— Пойдем погуляем, — сказал он, улыбаясь.
Они вышли из дверей общежития.
— Скучал без меня вчера? — как ни в чем не бывало, спросила Сидрат.
Загид не ожидал подвоха.
— Спрашиваешь! Заснуть не мог, — ответил он, беря ее за руку.
Сидрат отстранилась. Ничем не выдала она себя: ни голосом, ни глазами, но не отстраниться не смогла.
— Скучал, говоришь?..
Они снова, как вчера, прошли мимо кинотеатра «Комсомолец». Так же сияли афиши, окруженные разноцветными лампочками. Так же толпилась очередь у касс. Шла «Фатима».
— Говорят, хорошая картина. Пойдем?
— Ты лучше, — нашелся Загид и сжал ее руку.
— А все-таки картина хорошая, — сказала Сидрат, вырывая руку.
— Ты ее видела?
— Я вчера ходила в кино, — спокойно ответила девушка, следя за ним глазами.
— Понравилась? — спросил он изменившимся голосом.
— Очень! А тебе?
Загид уже понял все и молчал.
— А я и тебя видела, — продолжала Сидрат, — как ты вышел из кино с товарищем, на меня даже не взглянул. Слышала, как тебе передали привет от жены и сына.
— Я развожусь с женой. Я ее не люблю, — быстро сказал Загид. И, не зная, куда девать руки, стал крутить ус.
— Ты, кроме себя, никого не любишь. Я думала, ты человек, а ты… А усы и у котов есть, — неожиданно добавила она, повернулась и пошла обратно.