— Ну разве так… — соглашалась Гварша как бы нехотя.
На том и кончался разговор.
Гварша была хозяйкой в доме, а Наби́ — в кузнице. Он хотел, чтобы и сын занялся кузнечным ремеслом. «Нет ничего на свете важнее этого дела, — часто повторял он сыну. — Без плуга и земля не родит». Гусейну нравилось смотреть, как в сильных руках отца железо становилось похожим на раскаленный уголь и от этого отсвета лицо отца, и молоток, и руки, и стены кузницы — все становилось ослепительно красным. Отец брал молоток, ударял по раскаленному железу, и золотые искры, как звездная россыпь, озаряли бедную кузницу. Потом он мял кусок железа, словно это был воск, и придавал ему любую форму. А иногда Наби́ давал сыну молоток. Тогда Гусейн изо всех сил бил по железу, но не мог высечь ни одной искры. «Ничего, — утешал его отец. — Сила придет. Была бы охота к работе».
Когда же пришла эта сила, отправился Гусейн сражаться с фашистами, а вернулся обратно без руки. Так и не пришлось ему продолжить отцовское дело. Но в ауле все знали Гусейна как сына кузнеца. Так и говорили: «Это тот, который кузнеца сын».
То ли красный отсвет кузницы, то ли звездные искры от раскаленного металла так поразили его воображение, но только с детства любил Гусейн смотреть, как солнце выходит из-за гор, а заходит за речку, как на закате вдруг запылает чье-то окно, словно в доме пожар, как потом зажгутся в небе крупные живые звезды…
Однажды вечером вышел Гусейн на поляну, где, не заслоненное горами, чернело небо. Ему хотелось хорошенько разглядеть ковш Большой Медведицы: ведь только сегодня учитель так увлекательно рассказывал о звездах.
Гусейн нашел удобное место и уже приготовился искать Большую Медведицу, как вдруг услышал за спиной шорох. В страхе он оглянулся: по полянке, шурша высокой травой, убегала длинноногая девчонка. Гусейн узнал в ней Сидрат. «Что она делала здесь? Может, тоже наблюдала звезды? А может, плакала? Говорят, отец прогнал ее мать. Странная девчонка. Как-то непохожа на всех остальных». С этого дня, сам не зная почему, он стал замечать Сидрат. Она, как и все, прыгала через веревочку, бросала об стенку мяч и, случалось, ходила с ободранными коленями. Но глаза ее, такие большие на тонком лице, таили в себе печаль. И еще что-то было в этих глазах, когда они смотрели на деревья, на гусеницу, ползущую по ветке, на горы… мечтательность, что ли?
Гусейн всячески старался обратить на себя внимание Сидрат. То перекрутится колесом под самым ее носом, то сделает стойку и стоит так долго, пока голубое небо перед глазами не станет черным от прилившей к голове крови. То, задрав высоко ноги, лихо пройдется на руках по школьному двору. Но все напрасно: девочка его не замечала. Тогда Гусейн разозлился: ну и пусть! А потом приуныл. А потом увидел, как она входила во двор школы вместе с Рашидом. Если бы с кем другим, Гусейн сумел бы расправиться с ним. Но ведь это был не другой, а Рашид. Закадычный друг. И Гусейн отступил. Он перестал замечать Сидрат. Даже когда они собирали в полз колоски и Сидрат оказалась рядом с ним, он ни разу не взглянул на нее. Ну, почти ни разу. И только однажды, когда весь аул праздновал первый день зимы и на самой высокой горе разожгли большой костер, он схватил ее на руки и перепрыгнул через этот костер. Как посмотрел на него Рашид! Гусейн сразу струсил и поспешил поставить Сидрат рядом с ним.
И еще один раз «сорвался» Гусейн. Чем больше он старался не думать о Сидрат, тем сильнее ему думалось. И вот надумал он написать ей записку. Десять дней носил в кармане, пока она вся не обтрепалась. А отдать не решался. «Незаметно подложить в учебник? — соображал он. — Но учебник может попасть к ее подруге, и тогда вся школа поднимет его на смех. В тетрадку? Но вдруг учительница как раз возьмет ее на проверку, и тогда в школу вызовут родителей. Просто подойти и отдать». Но от этой мысли у Гусейна начинали гореть уши.
Случай сам пришел ему на помощь. Как-то он шел по школьному двору и увидел, что класс, в котором училась Сидрат, занимается физкультурой. А в стороне на бревнышке лежат девчоночьи косынки. Вот и платочек Сидрат, черный с желтыми цветочками. Гусейн на всякий случай сделал вид, что он просто присел отдохнуть, а сам, косясь по сторонам, привязал записку к кончику платка. Отошел он, вполне довольный собой, словно совершил подвиг.
Бедный Гусейн! Где ему было знать, что судьба всегда подстерегает влюбленных!
Нужно же было случиться, чтобы накануне бабушка Сидрат как нарочно затеяла стирку, и чтобы как назло тут же крутилась Сидрат в своем платочке, и чтобы взгляд бабушки упал на этот платочек, и чтобы она сказала: «Дай-ка, золотко, я простирну его. А ты пока беленький надень». Нужно же было случиться, чтобы как раз накануне вечером из города приехал отец Чакар и привез жене в подарок платок — черный с желтыми цветочками и чтобы Чакар, вертевшаяся тут же, увидела его и, сказав: «Какой красивенький платочек», — стала примерять. А примерив, и снять не захотела.