— Смотри, Нажабат, там кто-то идет, — прошептала я.
— Чего ты боишься? — смеялась Нажабат. — Хороша бы ты была на войне. Думаешь, наши в тыл к врагам ходят днем по шоссейной дороге? А вот я ничего не боюсь. Если бы меня взяли на фронт, я бы столько убила фашистов!
— На войне и я не отстала бы от других! — ответила я решительно, но, как я ни старалась взять себя в руки, мне было очень страшно.
Когда мы дошли до утесов, в которых, подобно раскрытым ртам, зияли пещеры, Нажабат предложила:
— Давай-ка проверим себя!
— Как это «проверим»?
— Я пойду одна к роднику, а ты будешь здесь меня ждать. Потом я буду стоять, а ты сбегаешь за водой.
— Мама ждет, Нажабат, некогда. Лучше завтра…
— Омардада говорит, что не надо откладывать на завтра то, что можно сделать сегодня. Лягушке обещали завтра дать хвост, вот она без него и осталась…
Нажабат не спеша направилась к роднику.
Я закрыла глаза и считала: раз, два, три… Когда же я наконец услышу шаги Нажабат?
Она вернулась.
— Иди теперь ты.
Сперва боязливо, потом все увереннее и увереннее шагала я по скользкой каменистой тропинке. Ай! Что это такое? Под скалой я увидела великана, он двигался мне наперерез. Я громко закричала. Мой испуганный вопль повторили скалы. Вмиг рядом со мной очутилась Нажабат.
— У тебя сердце заячье! — сказала сестра сердито.
— Да, оно чуть-чуть не разорвалось! Я увидела такого страшилу.
— Никого тут нет! Ты просто трусиха! Думаешь, мне не больно, когда я втыкаю в кожу иголку? Дома я покажу тебе мою руку, только смотри маме не проговорись, что я собираюсь уехать на фронт, а то она раньше времени будет волноваться.
Мне стало стыдно. Младшая сестра готовится на войну! Я вспоминала ее поступки, которым прежде не придавала значения. Как-то рано утром я увидела Нажабат, босиком бегающую по снегу. Я тогда ее расспрашивала, она сказала, что мне померещилось. Сколько раз она уходила ночевать к Омардаде, а теперь я узнала, что она одна бродила по лесу, карабкалась по скалам.
Дома Нажабат засучила рукава: кожа повыше локтя была в красных крапинках.
— На, воткни сюда! — протянула она мне иголку.
— Ты что, с ума сошла?
— В газете было написано, как фашисты одной школьнице загоняли под ногти иголки, а она молчала. Вот посмотри, — сказала она и поднесла иголку к руке.
Я зажмурилась и прикусила губу.
— И ты попробуй! — настаивала сестра.
— Нет! Лучше ночью снова пойду в лес.
— Правда? — крикнула она, и в ее глазах блеснула радость. — Теперь будем ходить за водой только по ночам. Сегодня пойдем со стороны дома Исы.
Я согласилась. Одержимость сестры меня пугала больше, чем ее мечта убежать на фронт. Я, несмотря на свою робость, не хотела оставлять ее одну. Три ночи подряд мы ходили к роднику потихоньку от мамы. Наши «прогулки» постепенно затягивались. Нажабат заставляла меня взбираться на скалы, лазить в овраги. Сколько разных ролей мне пришлось сыграть в эти ночи! Чаще всего я была немецким генералом, допрашивавшим партизанку Нажабат.
Вот и сегодня мы вышли из дому. По составленному днем плану нам предстояло вброд перейти реку и подняться к лужайке у подножья горы. Оставив меня там, Нажабат хотела одна побывать в заброшенном доме Шабагилава. Трусила я все меньше, но боялась за сестру. Все-таки она была младше, как бы с ней чего не случилось. На этот раз она быстро прибежала назад, запыхавшаяся и испуганная. Потянула меня за руку, я, спотыкаясь, побежала за ней. Вскоре мы оказались у двери заброшенного дома.
— Молчи, Патимат, — шепнула мне сестра.
— Что такое? — Я изо всех сил сжала руку Нажабат.
В доме плакала женщина. И вдруг я услышала противный голос Жамала:
— Перестань! Если ты сама ничего не понимаешь, слушай других.
— Ты меня обманул! — задыхаясь, говорила женщина. — Я опозорила себя, свой род, весь аул… Убей меня! Лучше умереть, чем смотреть честным людям в глаза. — Рыдания звучали сильнее.
— Кто она? — спросила я.
— Не знаю!
Не оглядываясь, держась за руки, стремглав мы побежали в аул. Во дворе нас увидела мама — она вышла из хлева с зажженной коптилкой в руках.
— Ходила смотреть, не отелилась ли корова. А где вы пропадали?
— Гуляли, — слукавила Нажабат. — Воздухом дышали…
Я боялась новых вопросов и сказала первое, что пришло в голову:
— Скоро отелится?
— Думаю, что совсем скоро. Поди, Патимат, подогрей воду.
— Скоро у нас будет свое молоко, сыр, масло! — хлопала в ладоши Нажабат.