Омардада встал. В свете луны его спокойное лицо показалось мне осунувшимся.
Приходилось вам когда-нибудь проводить летнюю ночь высоко в горах? Не передать словами всю ее красоту. Это надо увидеть собственными глазами! Вокруг дышат только что скошенные травы, от их дыхания я захмелела, словно рог вина выпила. Если подняться по извилистой, белой тесемкой брошенной на скалы тропинке, можно добраться до вершины, подняться на цыпочки и набрать полную пригоршню звезд. Такая тишина, что кажется, слышишь трепетание воздуха, ночные, еле уловимые человеческим ухом звуки. Где-то тихонько посвистывают птицы. Кваканье лягушек вплетается в эту нежную музыку ночи, как барабанные удары. Горный край, как совершенна твоя симфония!
У моего сердца вырастают крылья. Оно поет:
Как хорошо полежать на свежем сене, положив руку под голову. Небо сначала кажется пологом, растянутым на каменных столбах — недалеких горах. Сперва такое близкое, оно отдаляется, ширится, углубляется. Звезды на первый взгляд — сплошной сверкающий слиток, а потом видишь, что рассыпаны они по небу в сложных, затейливых узорах. Одни яркие, другие более тусклые. У каждой свой оттенок: старого золота, голубоватый, розоватый. «Кукурузные зерна на темно-синем ковре — что это?» — спрашивали нас в детстве. Какой-то великий мудрец придумал эту загадку в такую же летнюю, сказочную ночь…
Вдоволь налюбовавшись небом, я закрыла глаза. И сразу к сердцу стала подкрадываться непонятная печаль… Откуда-то издалека донесся крик совы. Мать считала, что сова своим уханьем предвещает чью-то смерть. Но Омардада всегда говорил, что это неправда. «Сова ночью бодрствует, охотится, летает, а днем спит в камнях. Как же может птица, живущая в скалах, вдали от людей, предсказать смерть человеку? Что она про нас знает?»
Сова снова подала голос — я поежилась: не любила я эти звуки, напоминающие кошачье мяуканье.
— Патимат! — позвал меня Омардада. — Ты простудишься на земле. Иди спать к девушкам.
Все-то он угадывает! Я как раз хотела провести ночь прямо под открытым небом.
— Сейчас! — ответила я неохотно.
В домике на полу была разбросана трава. Все девушки уже спали, только Пари стояла у окошка и старалась что-то рассмотреть сквозь мутное стекло. Она не обернулась, когда я вошла. Заглянув через плечо Пари, я увидела огонек папиросы. Он казался звездочкой, сорвавшейся с неба и не достигшей земли… Я поняла, что эта светящаяся точка звала Пари наружу.
— Пойду за водой, — сказала она тихонько, будто самой себе, и взяла кувшинчик. Я знала, что воды было достаточно.
Ну что ж! Меня тоже этой ночью звал вдаль таинственный голос. Чей он был? Алибега? Нет… Мне нельзя думать об Алибеге… Может быть, Мажид звал меня за собой? Нет! Мажид мне очень дорог, но он брат. Звуки были нежными и добрыми, одновременно властными, покоряющими. Меня звал кто-то незнакомый, третий, ни на кого не похожий. Этот человек похож на Хаджимурада! И, зажмурив глаза, я видела, как храбрый джигит с кинжалом в руках воюет с врагом… Вот он увидел меня, подхватил, накрыл буркой и умчал на огненном коне далеко-далеко в горы.
Я стояла у окна и ждала… Было тихо. Исчез огонек папиросы Нурулага. Губы мои шептали:
Я прилегла, но сна не было… И вдруг меня потянуло домой. Ну что ж! Еще совсем не поздно. Можно сейчас уйти, а рано утром вернуться. Я осторожно прокралась мимо спавших девушек, никого не разбудив. То и дело оглядываясь, чтобы не встретить Омардаду, быстро добралась до тропинки, которая вела к аулу. Когда я вышла на проезжую дорогу, внезапно рядом зашуршала и затормозила машина. Распахнулась дверца — передо мной стоял Алибег.
От неожиданности я не могла раскрыть рта. Почему-то я решила, что он выбрал это глухое время, чтобы отомстить мне. Я бы крикнула, но язык мне не повиновался.