Душа моя пела:
VII
Прощай, родной город! Радость моя, гордость, печаль, мечты мои. Прощай, академия! Прощай густо-зеленая Лиственничная аллея. Помню, как я, девушка далекой Аварии, пробежала здесь, как по горной тропинке, подпрыгивая и размахивая руками. Прижав к груди книгу, смотрела я на эти деревья, будто прося помочь на экзаменах. А потом прошла я здесь, счастливая и веселая, желая обнять сразу весь мир.
Пять лет мои дешевые туфли топтали эти дороги. По этим дорогам я бежала влюбленная на первое свидание.
Прощай, родной город! Я в долгу перед вами, добрые москвичи! Спасибо водителю троллейбуса, что вез меня от вокзала в институт, коменданту, который принял меня, как родную дочь… Моим преподавателям, профессорам — спасибо! Перед всеми, кто сказал мне ласковое слово, я в долгу. Ко всем вам у меня такое доброе чувство, как было к землякам, что провожали меня учиться в далекую Москву.
Прощай, город ночных огоньков! Вот я на поезде «Москва — Махачкала» уезжаю в родной Дагестан. В моем сердце живут теперь не только дагестанские седые горы, но и подмосковные рощи в снегу. Своими земляками я буду называть теперь не только жителей моего аула, но и вас, дорогие москвичи!
…Садулаг просил прислать телеграмму, когда я буду ехать домой, — он хотел встретить меня в Чирюрте. Но я колебалась — хотелось поехать сначала к маме, все рассказать ей, а потом увидеться с Садулагом. Но на ближайшей же остановке я послала телеграмму.
На утро второго дня мы подъезжали к Чирюрту. Я не отходила от окна, глаза мои тревожно искали Садулага среди встречающих. Поезд замедлял ход. Я увидела в окно Садулага. Он тоже увидел меня — лицо его просияло, он прыгнул в тамбур. Не успела я опомниться, как Садулаг обнял меня и поцеловал — это был наш первый поцелуй. Он усадил меня, сам сел напротив. Мне хотелось говорить, но я не могла вымолвить ни слова и молчала. Мне было весело, но я плакала.
Конечно, Садулаг ехал со мной до Махачкалы. Прямо с поезда мы прошли в Медицинский институт — там сдавала весенние экзамены Нажабат. Мы долго бродили втроем по берегу моря и придумывали, как подготовить маму к известию о моем скором замужестве, но так и не придумали.
Нет, не пришлось мне на этот раз трястись в грузовике! В наш аул из Махачкалы летал самолет. Весть о моем возвращении мгновенно облетела аул. На аэродроме меня встретили земляки. К нам бесконечной вереницей шли гости, обнимали, целовали, хвалили за то, что хотя я и была в Москве, но не обрезала кос, по-прежнему ношу платок. Мама с любовью посматривала на меня, накрывая на стол, как в праздник. Глаза ее сияли. А что за взрослая девушка у нас в доме? Ой, да это же Асият. Омардада при людях задавал мне вопросы, как знаток достопримечательностей Москвы. Дополнял и украшал мои ответы новыми, не всегда известными мне подробностями.
На следующее утро я пошла с мамой в поле, и она громко советовалась со мной. Уже через неделю после моего приезда она с достоинством говорила соседям: «Патимат не советует сыпать так много удобрений… Патимат считает, что не надо делать так… Об этом я спрошу у Патимат…» При этом в ее голосе звучала такая гордость, такая уверенность в моих знаниях, что мне становилось неудобно. Мой авторитет так вырос, что однажды утром соседка пригласила меня проверить молоко коровы, которую хотела купить. В этом-то я ничего не понимала!
Дней через десять после моего приезда мы сидели дома и шили маме платье. Материю я привезла ей в подарок. На пороге нашего дома появились Халун и Омардада.
— Парихан, — сказал он, присаживаясь, — ну, как ты решила, отпустишь с нами Патимат?
Халун вопросительно посмотрела на маму.
— Ой, я и забыла ей сказать. Что ж тут такого, пусть едет, если хочет. Патимат, завтра Халун и Омардада едут в Чирюрт сватать девушку за Мажида. Они хотят, чтобы ты поехала с ними. Ведь, кроме вас троих, нет у Мажида сестер.
Я засмеялась.
— Конечно, поеду! А сейчас покажу вам фотографию невесты Мажида.
Три пары глаз с удивлением уставились на меня.