…Выдали меня замуж за Садулага, и уехали мы с ним на работу во вновь организованный виноградарский совхоз «Дагестан», недалеко от Чирюрта.
Прошло больше года. После замужества я еще ни разу не была в родном ауле. А когда приехала, попала на Праздник первой борозды, где последний раз видела Омардаду. Таким я его и запомню, каким он был в тот день. Мы возвращались домой вместе.
— Зайди сначала к нам, доченька, — попросил Омардада.
— Ведь мама меня ждет…
— Когда думают приехать погостить Мажид и Маржанат? — крикнула с веранды Халун, услышав мой голос.
— Они, наверное, уже с сыном приедут, пошли аллах это счастье! — сказал Омардада.
Халун спустилась с веранды.
— Вчера во сне видела, что Мажид надевает на руку золотые часы. Уверена, что у нас родится внук. Я всегда перед родами золотые часы видела, — Халун вздохнула.
Вдруг я заметила на дороге хорошенького кудрявого мальчика. Он бежал изо всех сил, босиком, без штанишек и горько плакал… Халун, увидев его, вернулась в дом. Омардада взял ребенка на руки, вытер своими грубыми руками ему слезы. Мальчик крепко обнял Омардаду за шею.
— Кто же это такой красавец? — спросила я.
— Это… он… Сайгид! — Омардада понес ребенка на веранду. Я пошла следом. Задыхаясь, вбежала Пари. Увидев мальчика на руках Омардады, она замедлила шаги.
— На минуту нельзя одного оставить, — сказала она, как бы оправдываясь перед Омардадой.
Мальчик крикнул: «Мама!» — и потянулся к Пари. Губы ее дрожали, она не могла больше вымолвить ни слова и медленно с ребенком на руках пошла по дорожке на улицу…
Омардада с веранды смотрел вслед Пари. Я бросилась за ней.
— Когда ты приехала?
— Сегодня, Патимат, — она обняла меня. — Прости меня, я растерялась. Неудобно перед Омардадой, пойми меня и прости…
— Где Нурулаг?
— Он теперь заместитель председателя колхоза, все время на кутанах. А ты как, Патимат? Я выберу время, зайду.
— И Сайгида возьми, Пари! — крикнула я ей вслед.
…Мало ли о чем нужно поговорить с матерью, если давно не виделись?! Не помню даже, когда мы уснули. Нас разбудила Халун.
— Вставай, Парихан! — кричала она, барабаня в окно. — Не знаю, что с Омардадой! Иди скорее, мне страшно.
Она убежала, а мы, накинув на себя, что попалось под руку, бросились в дом Омардады. Асият дрожала, как лист от ветра.
Омардада лежал на небольшом ларе, посредине веранды. Его могучее тело казалось еще длиннее, упавшие на белоснежную подушку седые волосы сливались с ней. Поверх одеяла лежали его грубые, шершавые руки. Всю жизнь они трудились, чтобы украшать землю, и были такого же цвета, как и она. Омардада весь горел, как в огне.
Когда мы подошли, он с трудом улыбнулся и поднял тяжелые веки. Потом снова прикрыл глаза.
— Рука у него как огонь! Что с ним случилось? — спросила мама, проходя за Халун в комнату.
— Откуда ж я знаю? Среди ночи услышала какой-то шум. Поднялась, смотрю — горит лампа. Омардада развернул сверток, что приготовил для похорон, перебирает вещи. Я молчу. Он вытащил из-за ларя свой надмогильный камень, стер с него пыль и поставил вот здесь.
Действительно, мы увидели камень. На одной стороне его было вычеканено: «Сын Абдулмуталима Омар, родился в 1860 году, умер…»
— Ради аллаха, Халун, накрой это! — мама стащила с гвоздя бурку и бросила на камень.
— Вы-то все это видите только сегодня. Вот уже четыре года, как этот надмогильный камень хранится в доме. Омардада готовился к смерти, как к празднику.
— Халун, тебя зовет Омардада! — вбежала в комнату Асият. — Идет доктор!