– Этого не может быть! – воскликнет молодой читатель (а есть и таковые) и будет прав.
И, верно, не может быть, совершеннейшая ерунда. Но было.
Кошки жили по большей части во дворе, домой приходили только поспать и поесть, кроме любимца тети Мани, черно-белого щеголя Маняненького, он любил руки; престарелый гладкошерстный, очень крупный Котя из дома не выходил. Партизан – он утащил у голодных немцев кусок конины, в него стреляли, но он не бросил добычу, и, сколько мог, ослабил вражескую армию.
На следующий день немцы были выбиты из Гориц.
Он понимал свою исключительность, был не просто важный, но величественный.
Когда топилась голландка, он приходил на кухонный стол Киреевых греть старые кости и очень не любил, когда мимо стола ходили и загораживали от него тепло.
Однажды Лиде купили кофту, и она пошла к тете Мане – у нас не было большого зеркала – посмотреть на себя в зеркало.
Видимо, она себе понравилась, да и все дружно хвалили обнову, и сестра повторила смотрины несколько раз.
Коте это надоело, и он цапнул ее мощной лапой, зацепил и вытащил нитки из кофты.
Лида захлебнулась от слез и гнева:
– Ты порвал кофту! Ты порвал мою новую кофту! – кричала она. Потревоженный криком кот сел и начал злобно таращиться на сестру.
– Иди и покупай новую! Сейчас же иди, покупай новую!
Котя умер у меня на глазах, когда я принес ему свежей рыбки – вьюнков из Муравки, на 24-м году жизни, в Горицах, и был похоронен с воинскими почестями (я с берданкой стоял на часах).
Летом 1954 и 55-го года мы жили у тети Мани в Горицах, недалеко от Дмитрова и в четырех километрах от села Рогачева в большом добротном доме, доставшимся Киреевым от «тяти» (отца) тети Мани, Ивана Ивановича Домнина.
Летом 1954 года Мария Ивановна подарила мне Новый завет, на титульном листе которого была надпись: «Выдано Евангелие в награду Домнину Ивану Ивановичу (сыну – Ю. Г.), окончившему курс Ведерницкой Земской школы. 1907 мая 30. Учитель С. Петров».
Я начал незамедлительно читать и застрял на родословной Христа, на первой странице Матфея.
Текст показался мне невыносимо скучным и занудным.
Я был разочарован, я ожидал чего-то необычайного и значительного.
Я вернулся к Новому завету через четыре года, усилием воли преодолел три первых главы, и вдруг от пожелтевших листков меня стало бить электрическим током.
В какой-то горячке я одолел все четыре Благовествования и тут же стал читать их снова.
И вдруг стало видно далеко во все стороны света. (Н. В. Гоголь)
Меня лихорадило, бил озноб, хотелось плакать. Я вспомнил картину Н. Н. Ге, и сразу всё сошлось и встало на свои места: что есть истина?
Умрёшь и оживёшь…
Я сидел на пне, на краю сосновой посадки, у самого болота, цветущего кувшинками.
На том самом месте, где я за месяц до того провалился в бездну Блока:
Прямо передо мной была просека, ведущая к будущему международному аэропорту, земляники там была уйма; слева – смиренное кладбище. Солнце клонилось к вечеру, западный ветер приносил легкий запах смолы с просеки, любопытная пестрая сойка поглядывала на меня искоса с молодой сосны. Белые кучевые облака громоздили свои текучие замки Фата-Морганы в огромном целокупном окоеме.
Вечное небо Аустерлица опрокинулось надо мной.
Я понимал, что я, прежний, умер.
Со мной это случилось впервые, и было мучительно: грудь болезненно распирало, сердцу было тесно в клетке ребер, голова кружилась, я был на грани обморока – это были муки рождения нового меня. С тех пор
Но я возродился не верой, а своим природным русским языком – поэзией и прозой.
Заумные люди говорят, что родной язык предопределяет мыслительную структуру мира, и это – верно.
Русский язык – альфа и омега моего бытия, он – мое всё, я привязан к нему, как мочало к колу.
И это во многом определило мою судьбу.
У меня, видимо, отсутствует орган веры – нечем верить. Не верится, как не спится, не сидится. И изменить это нельзя.
Но тот самый Новый завет до сих пор со мной, и если я уезжаю на несколько дней из дома, я всегда беру его с собой.
Есть книги, которые почему-то становятся живыми.
Когда их берешь в руки – от них исходит тепло, их гладишь – они отзываются, страница иной раз не хочет переворачиваться – она говорит: не спеши, прочти еще раз – ведь чудо, как хорошо.