Нас увели во внутреннее помещение столовой, и взрослые стали убирать разгромленные террасы.
В тот же день мы узнали от нашей поварихи, что в соседнем детском саду погибла почти целиком старшая группа: два мальчика ушли в лес и заблудились. Группа дожидалась их и попала под смерч, воспитательница собрала детей под большим дубом, нам хорошо известным.
Смерч срезал дуб, воспитательница и почти все дети погибли, а мальчики, заблудившиеся в лесу, уцелели без единой царапины.
Это был первый в моей жизни случай встречи со стихией во всём её всевластии, когда я разминулся со смертью. Прошла она впритык, и я ощутил ее веяние.
Если бы заведующая настояла на том, чтобы вывести нас на участок, многие из нас погибли бы, потому что сад был снесен начисто и превращен в бурелом, часть деревьев упала на крышу, сосны проломили её, но дом устоял.
За свою жизнь я несколько раз чувствовал прикосновение смерти, но она каждый раз отпускала меня: случай – я слез с машины, а все, кто сидел в кузове самосвала, погибли через два километра; помощь другого человека – в армии незнакомый капитан вытащил меня из-под падающей вагонетки с бетоном; собственное хладнокровие – я так картинно тонул в страшный шторм в Головинке на глазах многочисленных зрителей, и никто уже не мог мне помочь, но я понял, что погибаю, успокоился и спасся. На следующий день я, заходя в штормовое море, наступил на мальчика, лежащего на дне, вытащил пацана, и его удалось откачать.
Поэтому лермонтовский «Фаталист» до сих пор восхищает меня, он убеждает, что нет ответа на вопрос, почему смерть каждый раз отпускала меня, а благополучный Женя Р., человек большого жизненного успеха, никогда по своему благоразумию не тонувший и не падавший с эскалатора метро, сгорел от рака в тридцать два года.
На следующий день мама забрала нас с Лидой домой.
У железнодорожной платформы была аккуратно, ровненько, на высоте сантиметров восьмидесяти срезана березовая роща.
Когда мы уже были в двух шагах от дома, отворились ворота пожарного депо в Ащеуловом переулке и оттуда с ревом сирен вылетели два пожарных автомобиля.
Я неожиданно рванул вперед – под всё такой же истошный женский вопль, как на даче, перебежал тротуар, проскочил впритирку под радиаторами машин и остался цел благодаря какому-то чуду.
Но, видимо, случаю и этого показалось мало.
Мама, побелевшая и подурневшая – кричала не она, а две тетки, которые шли нам навстречу; я едва не сбил их с ног, влетевши головой в живот одной из них уже в падении, – ничего мне не сказала, а некоторое время стояла в оцепенении. Потом она зачем-то взяла меня за руку, и мы начали переходить Сретенку. И в это время я увидел на мостовой купюру в десять рублей и кинулся за ней. Этот прыжок не оставил мне уже никаких шансов, я должен был погибнуть, но бежевая «Победа» лишь легким скользящим ударом развернула меня по оси. На тротуаре, куда-таки, невероятным образом сумел вывернуть водитель, никого не было, так что я никого не убил, и сам остался цел с десяткой, намертво зажатой в кулаке.
Мама ничего мне не сказала, до самого дома у нее дрожали губы, а деньги она у меня отобрала.
Меткое замечание Максим Максимыча, что азиатские пистолеты часто дают осечку, по сути дела ничего не объясняет.
Не могу сказать, чтобы мое странное поведение в день возвращения домой заставило меня как-то задуматься о смерти, но то, что я спасся чудом, это я понимал и долго вспоминал это обстоятельство.
Много позже я прочитал у Мандельштама:
Дома меня заставили примерить обновки – мою школьную одежду, портфель; я просмотрел учебники и не очень понял, чему будут меня учить в школе – я все это уже знал.
Но я заблуждался, узнать мне предстояло многое.
Это бесспорно, но начальную школу я помню плохо.
Первое сентября, гладиолусы, из нашего класса был виден восьмой дом по Колокольникову переулку, я хотел сидеть у окна, учительница мне и указала на желаемое место.
Мы были дети войны, у трети класса не было отцов, они либо погибли, либо не вернулись с фронта в свои семьи.
В классе нас было двадцать семь человек, я помню немногих.
Однажды в 1965 году я шел в свою щитовую № 53-54 сумрачным бесконечным коридором третьей очереди радиохимического завода Красноярского горно-химического комбината.
Неподалеку от моего места работы (сторожем, конечно, сторожем) был выставлен пост – в прорабской хранились проектные чертежи строительного района.