Мария Александровна жила в огромной коммуналке на Неглинной, в доме, где был знаменитый нотный магазин, в глубине двора.
Ради нас Мария Александровна встала с постели за ширмой.
У нее в гостях была ее родственница, старушка все с той же выправкой «бывших». На стенах висели фотографии царских времен. Мария Александровна показала нам фотографию родителей, отец-преподаватель русской словесности в гимназии и мать, копией которой была наша учительница. Семья на снимке была большая.
«Одних уж нет, а те – далече»,– подумал я, но спрашивать ничего не стал.
Меня всегда, с самых младых ногтей, волновала возможность легкого, случайного прикосновения к чужой жизни, к бытовому укладу, совсем не похожему на наш, к неведомой семейной истории.
Мария Александровна была уже плоха, быстро уставала, но держалась так же, с присущим ей достоинством. Мы вспомнили мое чистописание, перо «Рондо», школьные шалости, попили чаю с очень вкусным печеньем.
Она умерла летом, когда все разъехались на каникулы, иначе бы мы с Бертой непременно пришли бы на её последние проводы.
Я, сам не зная почему, хотел cтать таким, как Иван Иванович Кулагин и Мария Александровна Преображенская, но их время прошло безвозвратно.
– Пойдем стыкнемся.., – это была самая ненавистная для меня фраза школьного жаргона.
Несмотря на суровые времена, никакой дедовщины в 239 мужской и в помине не было, знающие люди утверждают, её не было и в армии до тех пор, пока не начали призывать в неё уголовников.
Старшеклассники нас, начальную школу, просто не замечали, а чтобы обижать, безобразничать – отнимать деньги или вещи – этого и в заводе не было, во всяком случае, никто из моих приятелей ни о чем подобном не слышал.
Стычка – это драка между сверстниками, безо всякой причины и повода, проверка на вшивость.
Бороться с тем, чтобы уложить противника на лопатки, было не принято – весь извозишься в грязи да еще, чего доброго, порвешь одежду – новой не купят, мы стыкались на кулаках, до первой кровянки.
Поединки проходили, как правило, на школьном дворе, в присутствии свидетелей и по-честному – никто не должен был вмешиваться в драку.
Никто из нас не владел ни ударами бокса, ни приемами какой-нибудь борьбы, так что мы почти вслепую махали кулаками в надежде попасть в самое уязвимое место – нос или по губам.
Один на один дрались редко, как правило, противников окружали свидетели и почти секунданты; учителя предпочитали не вмешиваться.
Наш школьный двор делился самим зданием альма-матер на верхний и нижний, и в своей верхней части был перегорожен еще и подпорной стеной, что делало его чрезвычайно удобным для мальчишеских игр.
Из здания школы через черный ход можно было попасть в нижнюю часть верхнего двора, и лишь через две лестницы – в его верхнюю часть.
По крутой неудобной лестнице, через хозяйственный двор и кучи угля, можно было войти в верхний двор и со стороны Большого Сергиевского переулка.
Так что застать внезапно людей дела чести было невозможно при всем желании – выставлялись дозорные на атас.
Оба противника больше всего желали, чтобы этот нелепый ужас поскорее кончился: до серьезных травм никогда дело не доходило, но не принять вызов было решительно невозможно – ты погибал в глазах общества.
– Бить человека по лицу я с детства не могу, – пел Владимир Высоцкий.
Я находился в том же положении: агрессивностью я не отличался, физические мои кондиции были самыми средними, но, главное, я совершенно не мог взять в толк, отчего я так, за здорово живешь, должен расквасить чей-то нос, да еще в придачу подставить свой, который мне было откровенно жалко.
Скоро я заметил, что те, кто не мог обратить на себя внимание школьного сообщества какими-нибудь талантами или поступками, чаще других становились бретёрами.
Отпетый Колька Фиолетов, притча во языцах, которого склоняли на всех родительских собраниях, куда его мать никогда не являлась, уже во втором классе, когда нас перевели в фасад здания окнами на Трубную, нашел иной, помимо стычек, путь обретения популярности и даже славы.
– Фиолетов Николай отсутствует, – торжественно чеканил дежурный, и все начинали косить в окна на дом № 6, а точнее – на окно Фиолетовых, откуда незамедлительно появлялась голая и, надо признать, довольно тощая жопа ученика второго класса «А» с воткнутой в неё папиросой «Север».
Папироска живописно дымилась.
Картина Репина «Приплыли».
Колька врал, что умеет курить и даже затягиваться задницей, и некоторые простофили ему верили – вот к чему приводит невежество и незнание анатомии человека.