В той особенной тишине, которая наступает в миг, когда обрывается сухая барабанная дробь, мы, малолетки-шпингалеты, по очереди выходили к знамени и «перед лицом своих товарищей» давали политическую клятву: «не щадить своей жизни в борьбе за дело Ленина – Сталина, быть верными коммунистической партии, жить, работать и учиться, как завещал великий Ленин».
И никому вокруг это не казалось диким, хотя и было форменным безумием.
На сладкое нас повели в актовый зал (соседнее помещение) и показали фильм, в который вошли все документальные кинокадры с Владимиром Ильичом.
Я впервые видел живого Ленина на экране, он мне понравился – подвижный, энергичный, с умным ироничным лицом, простой, доступный, без всякого фанфаронства – настоящий вождь рабочих и крестьян – воистину:
Придите ко Мне все труждающиеся и обремененные, и Я успокою вас…
«Как же повезло нашей стране, – думал я, – что два самых великих в мировой истории человека, Ленин и Сталин, родились на нашей земле, и что Сталин стал соратником Ильича, его любимым учеником и продолжателем его бессмертного дела».
Как я любил их обоих, до головокружения – сердце ныло и заходилось от восторга!
Впоследствии, пока я работал в «Известиях» и учился в старом здании МГУ, я частенько заглядывал в Музей Ленина, чтобы выпить водочки в комфорте и безопасности – в центре было полно милиционеров, оперативников КГБ и органов МВД в штатском.
Вход в Музей был бесплатным, и я стал таким укорененным завсегдатаем, что мной заинтересовалась охрана.
Но начальнику охраны я доходчиво и убедительно объяснил: с одной стороны, я всю жизнь изучаю биографию вождя, с другой – меня именно в траурном зале принимали в пионеры, а с третьей – чувство скорби бывает таким острым и непереносимым, что иной раз, дабы не разрыдаться или лишиться чувств, я выпиваю шкалик.
– Ну, если только глубокая скорбь и один шкалик.., – принял мои объяснения угрюмый ветеран конвойных войск, которого, судя по хорошо знакомым мне приметам, скорбь тоже нередко посещала, – но знай меру! Помни, какое это святое место…
Потом я закончил учебу, сменил место работы и года три не посещал большой красивый красный дом.
Однажды я по фотографической надобности попал в ГУМ и заглянул в музей; встретили меня там как родного, и общая наша скорбь с ветераном самых внутренних войск в мире в этот день была особенно горькой («Любительская горькая настойка») и сильной (1,5 литра на двоих).
Когда я впоследствии сеял разумное, доброе, вечное в школе рабочей молодежи в Кожевниках, то по дороге в учебное заведение, единственно чтобы сравняться с учащимися, заходил с четвертинкой в Павильон-музей «Траурный поезд В. И. Ленина», где стоял паровоз У-127 и вагон, в котором 23 января 1924 года от полустанка Герасимовка в Москву привезли тело окончательно сбрендившего еще в декабре 1922 года покойного вождя мирового пролетариата, кавалера Ордена Труда Хорезмской Народной Социалистической республики.
В павильоне было зимой несильно, но натоплено, всё лучше, чем на улице; пустынно, гулко и печально.
Посетители в павильон почти не заходили, работал он до 19 часов, но вокзальные бродяги, по-моему, побаивались мрачного, строгого здания – все-таки Ленин, и напрасно, в вагоне можно было даже спать, но я не пробовал, хотя внутрь и залезал.
Прием в пионеры нашего класса не повлиял на международную обстановку – империалисты США и их приспешники по-прежнему бесчинствовали в Корее – но породил нешуточный всплеск политического честолюбия во втором «А».
Еще бы, столько командных должностей – от санитарного поста (боролся с грязными ногтями, космами некоторых несознательных товарищей и стригущим лишаем Кольки Фиолетова) до председателя отряда.
Я считал, что именно я должен был носить две председательские лычки на рукаве, но старшая пионервожатая Зоя решила иначе, и я был избран редактором стенной газеты – всего лишь, должность, между прочим, без лычек.
Я начал интриговать и уже через месяц стал звеньевым – всего одна нашивка, да и той быстро лишился: во время сбора металлолома пионеры моего звена на санках вывезли со стройки радиаторы парового отопления. Мы честно приняли их за старые и ненужные: ржавые, неприглядные. А того не сообразили, что если бы батареи были б/у, то они должны быть покрашенными.
Скандал был по всей программе – оперативники, участковый, управдом, прораб.
У нас отобрали переходной вымпел за первое место, а я был разжалован в санинструкторы, но с этого незавидного места мне в результате ряда сложных манёвров удалось переползти на должность инструктора по туризму.