С изумлением я узнал, что в доме, ставшем оплотом нашей державы, даже после революции были обычные обывательские квартиры, магазин швейных машин (узнал от бабы Мани), и даже пивная (это мне поведал старейший наборщик Москвы Иван Никанорович Быков-Баранов), и диетическая столовая (сведения от фотокорреспондента «Вечерней Москвы», Гирша Евелевича Яблонского), и что изначально зданий было не одно, а два.
Это сейчас можно нажать клавишу, и поисковик выдаст всю сумму знаний про любое здание и не здание.
Я добывал сведения по крупицам, поэтому они и остались во мне навсегда.
То, что внутренним двором МГБ стала та часть Малой Лубянки, что раньше выходила на площадь, я догадался сам; дело в том, что никто не хотел ничего говорить о знаменитом доме, словно над ним тяготело проклятие.
Технический прогресс, во всей своей внушительной наглядности представленный в Политехническом музее, восхищал меня, и я начал методично склонять отца к покупке радиолы «Рекорд», которая находилась в экспозиции последних достижений советской радиопромышленности.
Правда, относительно радиолы противоречивые желания разрывали меня – радиоприемник «Балтика» и некоторые радиолы имели таинственное устройство, подобное кошачьему глазу:
Мне эта радужная электронная оболочка очень нравилась, но уже появились модели, у которых кроме допотопных и скучных круглых ручек были современные клавиши цвета слоновой кости.
Мне хотелось, чтобы стеклянная шкала с нанесенными на нее прямоугольниками городов «Лондон», «Париж», «Берлин», «Рим» была широкая, как у «Беларуси», «ВЭФ Аккорд» или «Даугавы», но чем-то привлекали меня и консольные конструкции типа «Риги».
Я думал, что когда стрелка, ведомая медленным покручиванием верньера, проходит через прямоугольники, которым были присвоены имена мировых столиц, аппарат ловит именно радиостанции Мадрида или Рио-де-Жанейро.
Как я ошибался!
Родителям нужна была радиола, способная проигрывать новинку – долгоиграющие пластинки со скоростью 33⅓ оборота в минуту, тогда как наш старый патефон имел одну скорость – 78 оборотов в минуту.
К тому же несбыточность моих мечтаний упиралась в проклятый денежный вопрос: на беду я выбирал все то, что стоило немного меньше или много больше тысячи рублей, а радиоприемник третьего класса – настольная радиола «Рекорд-53» стоила 385 рублей, что и решило дело.
Радиоприемники первого класса «Латвия М-137» и «Мир-152» были на тринадцати лампах, приемники высшего класса вроде «VEF-Super» имели дополнительные устройства, облегчающие поиск нужной станции, а «Рекорд-53» был собран на пяти лампах, но и советские радиостанции и вражеские голоса принимал очень уверенно.
Некоторые приемники высшего класса выделялись не только замечательной ценой (2760 рублей!), но и тем, что диапазон коротких волн начинался у них с 12,5 метра, а глушилки работали на диапазоне с 25 метров.
Смекаете?
Вражеские голоса можно было принимать и в Москве, и в Ленинграде без всяких помех.
Потом те торговые моряки, что ходили за границу, стали привозить такие же транзисторы, и они пользовались устойчивым спросом.
Станциями глушения (81 местного и 13 дальнего действия – до 2000 км) были окружены Москва, Ленинград, Киев и еще десяток советских городов.
Когда с 1958 года мы жили в дачном поселке «Литературной газеты» в Шереметеве Савеловской железной дороги, из электрички была видна станция глушения неподалеку от платформы Марк.
«Закрытие частот» началось в СССР в 1931 году (глушили румынское, ха-ха, радио) и закончилось только в 1989 году.
С весны 1948 началось массированное глушение «Голоса Америки», «Би-Би-Си», потом, особенно яростное – «Свободы».
То, что наращивание мощности «закрытых частот» было признанием поражения в идеологической войне ни я, ни подавляющее большинство населения СССР, разумеется, не понимали.
Я был допущен к «Рекорду» после того, как дал честное пионерское слово под салютом, что не стану снимать заднюю крышку (была снята в первый же день – ничего интересного) и не буду включать диапазон коротких волн.
Послушав некоторое время всегда одно и то же – вой глушилок, и удовлетворенный тем, что наши не дремлют, я переключался на диапазон УКВ – никаких помех.
В мае 1953 года я выставил «Рекорд» на подоконник, чтобы порадовать возможных слушателей концертом несравненной Клавдии Шульженко.
Был жаркий день, переулок был пуст, лишь какая-то странная пара мужчин поднималась по нечетной стороне – я сидел, свесив ноги на улицу и на ощупь крутил ручки.