Синдром военного голода и блокады, впрочем, съедали почти всё, жены не забывали напоминать мужьям:
– Ты закусывай, закусывай, вот сала возьми…
Застольные беседы, градус которых был значительно повышен обильными возлияниями, никогда не касались политики, ни внутренней, ни внешней.
Словно и не полыхала война в Корее, не был арестован министр госбезопасности В.С. Абакумов, не примучивали власти население каждый год займами восстановления народного хозяйства.
Говорили, преимущественно, о работе, о житейских передрягах в семьях знакомых и родных, об удачных покупках – каждая обновка – пальто, платье, туфли – событие, и были достойны обсуждения.
Чем выше был градус выпитого, тем громче становилась беседа, но невидимые, но строгие границы она никогда не переходила.
И, конечно, украшение праздника – застольное пение.
Подвыпивший Носиковский требовал без конца одно и то же – «Что стоишь, качаясь, тонкая рябина…», он вообще был большой любитель русской народной песни, а дядя Миша Шпигельштейн, одессит, родившийся у «самого синего в мире» Черного моря, всегда просил «Голубку»:
И линотипистка Нина Панюшкина, молодая красивая вдова, своим чудесным русским грудным голосом вела хор.
С нашей стороны был жених, приемный сын двоюродного брата бабы Мани, Антона, неудачник Георгий.
Георгий учился в техникуме телефонной связи, когда ему предложили службу в МГБ.
Что могло быть завиднее подобной стези?
Георгий спал и видел себя лейтенантом с золотыми погонами; он был так уверен в своей карьере, что на радостях даже женился на девушке, с которой встречался уже год.
Но молодая жена оказалась поповской внучкой, что она тщательно скрывала от жениха, и в МГБ Георгия не взяли, как человека с сомнительными родственниками, торговавшими вразнос и распивочно опиумом для народа.
Несостоявшийся офицер развелся с обманщицей, запил по-черному, и уехал в город Кишинев, где в мертвецки пьяном состоянии женился на молдаванке с двумя маленькими детьми.
Но новая жена в скором времени присела на пять лет за спекуляцию ширпотребом, детей забрали в детдом, а Георгий второй раз развелся и вернулся к родителям в Москву.
Теперь все женщины компании вознамерились женить его на молодой вдове.
«Зачем он ей, такой нужен?», – недоумевал я – Георгий был большой любитель выпить, но хмелел быстро, тогда как все остальные участники застолья могли выпить много, а, честно говоря, очень много, что и делали неукоснительно.
Я лазал под столом, поражаясь тому, какие затейливые кренделя выделывали ноги взрослых под скатертью.
Впрочем, флирт был самый невинный, жены зорко следили за мужьями, при тогдашнем изобилии женщин и малочисленности мужчин, муж был ценным движимым имуществом.
Георгия все же женили на Нине Панюшкиной, у них родилась дочь, но троеженец пил все сильнее, и когда узнал, что уже два года как по амнистии 1953 года вышла на свободу его вторая жена, он опять уехал в Кишинев, где и сгинул окончательно.
Но чаще складчины устраивали у четы Носиковских, которые жили в большой коммуналке неподалеку от нас, в Уланском переулке.
У них была комната площадью 27 квадратных метров, что позволяло даже танцевать под патефон.
У нас танцы устраивали во дворе, электрик Коля Хлоп выводил переноску на шесте, нашу радиолу «Рекорд» ставили на венский стул, и медленное танго «Брызги шампанского» собирало желающих потолкаться на пятачке, о чем вспоминал Юрий Визбор:
Сводные братья Носиковские были приблатненной шпаной, между собой они жили дружно и по отношению ко мне выступали наставниками.
Они научили меня курить, подарили мне историю древнего мира, где статуе Геракла, опирающегося на палицу, был чернильным карандашом пририсован половой член, размерами значительно превышающий неслабую палицу.
– Вы возьмите Юру и погуляйте на Чистых прудах, – говорила сыновьям тетя Паня.
Пиво на Чистых прудах мне решительно не понравилось – горькое и от пива начинала болеть голова.
В кинотеатре «Современник» братаны со своей теплой компанией скупали билеты и потом продавали их по двойной цене.