Однажды пришли два очень шумных мальчика — братья Игнатьевы. Они подняли крик и беготню, один из них налетел нечаянно на Анюту, робко стоявшую у дверей, и сказал:
— Зачем эта девчонка здесь? Вон ее! Другой закричал:
— Прибьем ее!
Вася посадил Анюту на бабушкину кровать, взял длинную линейку и сказал:
— Не дам бить Анюту.
— Так пусть эта кровать будет крепостью, — закричали мальчики, — мы возьмем ее приступом!
— Васенька, они и тебя побьют! — пищала Анюта за пологом. Начался штурм. Вася ловко отбивался линейкой, и крепость так и не пала, может быть, еще и потому, что на шум пришла Елизавета Дементьевна.
…Когда вышел срок найма, Марья Григорьевна совсем оставила особняк на Киевской улице и перевезла все в Мишенское.
Летом в Мишенское Юшковы приехали с Феофилактом Гавриловичем Покровским — его все звали Филатом Гавриловичем; он должен был заниматься с девочками и с Васей. Вася готовился к поступлению в Главное народное училище в Туле, так как пансион Роде закрылся. Покровский считал мальчика шалуном и лентяем, а тот и правда скучал на его уроках и всегда стремился убежать в парк, нарядиться в плащ рыцаря Гюона и сражаться с чудовищами и великанами.
Осенью Юшковы взяли Васю с собой в Тулу. Он жил у них и учился в Главном народном училище, но очень недолго он там проучился: Покровский, который сделался в училище главным наставником, исключил его «за неспособность». Но в доме Юшковых была своя «школа» — здесь давались домашние уроки многочисленным детям: четырем дочерям Юшковых, воспитаннице француженки-гувернантки, одной дальней родственнице Буниных, жившей в доме бедной дворянской девице Сергеевой, а две девочки приходили на занятия в дом Юшковых — дочь какого-то чиновника Павлова и дочь тульского полицмейстера Голубкова. Кроме того, пожелали заниматься вместе с детьми три взрослые девицы лет по семнадцать, а также мальчик — сын домашнего доктора Юшковых Риккера. Учеников набралось шестнадцать человек. В дом ходил целый штат учителей, а с ними… все тот же Феофилакт Гаврилович Покровский. Он с неудовольствием смотрел на Васю, а тот смущался и вовсе терял память и соображение, чувствуя на себе осуждающий взгляд строгого преподавателя.
Изредка в Тулу приезжала к дочери Марья Григорьевна, а с ней к сыну — Елизавета Дементьевна. Пока они выбирались из возка, Вася выбегал на крыльцо. Осыпанные снегом лошади мотали головами, ветер задувал фонарь в руке спешащего к саням лакея, наконец, кто в чем, сбегали с крыльца взрослые, поднимался шум. Увидев раздетого сына, Елизавета Дементьевна вскрикивала и тотчас набрасывала на него полу своей морозной шубы.
5
Жуковский впоследствии вспоминал о своей сводной сестре Варваре Афанасьевне Юшковой: «В ней было много поэтического. Всё, выходящее из низшего порядка жизни, ее интересовало. В ней таилось много неразвитых талантов. Это меня поражало тогда при всей моей необразованности».
Петр Николаевич Юшков служил в Тульской Казенной палате советником. Он знал языки, изучал русскую историю, интересовался философией. В его московском доме бывали известные деятели русского просвещения Н. И. Новиков, И. П. Тургенев, М. М. Херасков. В своем тульском доме он стал устраивать музыкальные и литературные вечера — тут читались новые произведения руссдих писателей, в особенности Карамзина и Дмитриева. Юшковы получали несколько русских и иностранных журналов.
Варвара Афанасьевна по просьбе дирекции Тульского общественного театра выбирала пьесы для постановки, руководила репетициями, которые нередко проходили в ее доме: она выбрала и поставила «Цинну» Корнеля, «Британика» Расина и «Магомета» Вольтера.
Когда приходили актеры, Вася пробирался в гостиную и затаивался в уголке: ничего не было интереснее этих репетиций. Актеры ходили взад-вперед, декламацию начинали с шепота и доходили в некоторых местах до громогласных воплей: они хватались за голову, воздевали руки к потолку, протягивали их с мольбой к партнеру, рыдали и хохотали как безумные… А Варвара Афанасьевна нет-нет да и прервет актеров и сделает замечание.
Детей брали в театр. Они сидели в ложе совсем близко от сцены. Играл оркестр. Взвивался занавес, и появлялись те же актеры, которых они видели дома, но их трудно было узнать: они были одеты в туники и шлемы с перьями, за плечами у них развевались плащи, а в руках было оружие — мечи, копья… Декорации изображали горы, белый храм с колоннами, синее небо… И снова актеры хватались за головы и воздевали руки, яростно выхватывали мечи и произносили клятвы.
…Однажды Петр Николаевич Юшков читал в гостиной вслух драматические сцены Августа Мейснера[27] «Публий Сципион после сражения при Каннах», напечатанные в журнале, Вася сидел в уголке.
«Сципион. …называйте Канны Аллиею, именуйте Ганнибала Бренном! Пусть он свирепствует до стен римских… Но разве нет у отечества нашего Камиллов? Разве мы не внуки оных героев? Не равны с ними в мужестве, добродетели и патриотизме?
Все. Равны, равны!
Один голос. Будь ты Камиллом.
Все. Будь нашим Камиллом! Повелевай! Веди нас куда угодно!»
— Камилл! — воскликнул Вася, к удивлению взрослых, и выбежал из гостиной.
В библиотеке он достал из шкафа большую квадратную книгу: «Житие славных в древности мужей, писанное Плутархом. С французского на российский язык перевел Сергей Глебов. В Санкт-Петербурге. 1765 года», — два тома в одном переплете. Во втором томе нашел недавно прочитанную им главу «Фурий Камилл».
Погрузился в чтение, понес книгу на стол: там всегда были бумага и перья. Вася взял перо и лист бумаги.
Его захватила мысль написать пьесу о Камилле и разыграть ее в день приезда Марьи Григорьевны и Елизаветы Дементьевны. Это было как взрыв: ему захотелось написать пьесу немедленно, в один присест…
Но оказалось, что и самые первые слова вывести нелегко. Вася вчитывался б строки Плутарха, вспоминал виденные в театре трагедии, сжимал голову обеими руками и вздыхал. Наконец — начал писать.
В пятом веке до нашей эры Рим воевал с этрусским городом Вейями. Вдруг из-за Альп нагрянула третья сила — галлы, которые покорили этрусков и, разбив римлян на реке Аллии, двинулись к Риму. Они захватили его ночью, врасплох, но самая важная часть города — Капитолий — была спасена: «священные» гуси, жившие в храме Юноны, услышали шорох, закричали и разбудили римских воинов… О захвате Рима узнал полководец Марк Фурий Камилл, бывший в изгнании. Он попросил у царицы рутулов Олимпии помощи для освобождения родного города. И пока римляне совещались — заплатить или не заплатить дань вождю галлов, Камилл разбил врага. Олимпия, тоже принявшая участие в битве, была ранена и скончалась у него на руках.
Вася уже видел себя в роли Камилла — в золотом шлеме, в красном плаще, с мечом в руках, с луком и стрелами за спиной… Он писал до самого вечера и на другой день снова прибежал в библиотеку. Все уже знали, что он пишет пьесу. Феофилакт Гаврилович Покровский, которому об этом сказала Варвара Афанасьевна, удивленно поднял брови, потом смутился: он вероятно, понял, что в чем-то ошибся, составляя себе мнение об этом мальчике.
27
Мёйснер Август Готлиб (1753–1807) — немецкий писатель, сочинения которого были популярны в России в XVIII веке. В 1800–1807 годах В. Подшивалов издал в своем переводе «Избранные повести и басни» Мейснера в 10 частях; издание было начато в Москве, окончено во Владимире.