Эта любовь к русскому народу проявлялась у него не только в стихах и сказках. Так, в «Вестнике Европы» он писал о народном образовании: «Мы имеем Академии Наук и Художеств, почему же не можем иметь Академии для просвещения простолюдинов?.. Много ли, например, имеем книг, которые были бы для них прямо полезны?.. Много ли найдется писателей, которые захотели бы жертвовать талантом своим такому кругу людей, которых одобрение не может быть удовлетворительно для авторского самолюбия? Но быть полезным, конечно, благороднее, нежели быть славным».
В статье «Печальное происшествие» Жуковский с большим сочувствием рассказал о трагической судьбе крепостной девушки, которой по прихоти хозяев было дано «благородное» воспитание. «Многие из русских дворян, — пишет Жуковский, — имеют при себе так называемых фаворитов. Что это значит? Они выбирают или мальчика или девочку из состояния служителей, приближают их к своей особе, дают им воспитание… и — оставляют их в прежней зависимости. То ли называется благотворением? Человек зависимый, знакомый с чувствами и понятиями людей независимых, несчастлив навеки, если не будет дано ему благо, всё превышающее — свобода!.. Просвещение должно возвышать человека в собственных его глазах, — а что унизительнее рабства?!»
Жуковский привел еще один пример: «добрый» помещик дал своему крепостному образование, тот стал живописцем, жил на воле, работал, творил… Но вот барин его — добряк — умер. Интеллигентный крепостной перешел как наследственная собственность в другие руки. «Новый господин, — пишет Жуковский, — взял его в дом, и теперь этот человек, который прежде принимаем был с отличием и в лучшем обществе, потому что вместе с своим талантом имел и наружность весьма благородную, — ездит в ливрее за каретою, разлучен с женою, которая отдана в приданое за дочерью господина его… Где же плоды благотворении, оказанных ему добрым его господином?»
Жуковский упорно напоминает читателям, что нет лучше блага для человека, чем свобода.
Впоследствии, когда владелец «Вестника Европы» Попов, как не дворянин, не имевший права на владение крепостными, купил три крестьянских семьи на имя Жуковского, Жуковский поспешил выкупить их у Попова и дать им вольную. В 1823 году Жуковский отпустил на свободу своего слугу Максима Акулова с женой и двумя детьми. Жуковский помог выкупиться из крепостного состояния великому украинскому поэту Тарасу Шевченко, русскому поэту-самоучке Ивану Сибирякову, художнику Кириллу Горбунову (автору известного портрета Лермонтова, 1841 года). Во время празднования годовщины окончания войны 1812–1814 годов — в 1839 году — Жуковский продал свою карету, чтобы выкупить на волю одного музыканта, которого барин хотел сделать поваром. Поэт откликался на каждую просьбу о помощи и в отношении к крепостному праву с молодых лет стоял на твердой позиции неприятия.
Конечно, главное внимание в журнале отдавалось литературным вопросам. Жуковский написал и напечатал в нем большую статью о первом издании басен Ивана Крылова, вышедшем в 1808 году. Здесь он впервые высказал свой взгляд на искусство стихотворного перевода. Отметив, что у Крылова почти все басни переводные (как и у Дмитриева и у самого Жуковского), Жуковский пишет: «Мы позволяем себе утверждать, что Крылов может быть причислен к переводчикам искусным, и потому точно заслуживает имя стихотворца оригинального». «Не опасаясь никакого возражения, — говорит он, — мы позволяем себе утверждать решительно, что подражатель стихотворец может быть автором оригинальным, хотя бы он не написал и ничего собственного. Переводчик в прозе есть раб; переводчик в стихах — соперник». Это положение стало сутью переводческой деятельности самого Жуковского.[82]
В статье «О критике» Жуковский продолжает развивать свои взгляды на литературный процесс. Он пишет о «злоупотреблении» критикой, когда «самозванцев-критиков» и их «смешные ссоры с писателями можно по справедливости сравнить с сражением петухов», о том, что подлинная критика «есть суждение, основанное на правилах образованного вкуса, беспристрастное и свободное. Вы читаете поэму, смотрите на картину, слушаете сонату — чувствуете удовольствие или неудовольствие — вот вкус; разбираете причину того и другого — вот критика… Само собой разумеется, что критиков, близких к моему идеалу, весьма немного: Лонгины, Джонсоны, Аддисоны, Лагарпы, Лессинги так же редки, как и великие художники». Эти взгляды Жуковского были для тех времен новы и смелы.
Жуковский отмечает, что русская литература «едва начинает выходить из младенчества; оригинальных русских книг весьма немного (я говорю об одних хороших), зато какое множество переводов, и каких переводов!.. они совершенно никакого не имеют сходства с подлинниками. Что же делать критику посреди сего наводнения, в котором утопает наша несчастная словесность?.. Но я и рассматривание вздорных книг, за неимением хороших, не почитаю совсем бесполезным. Критика может быть у нас приготовлением к хорошему».
И он сам начал это дело «приготовления к хорошему», критикуя в обстоятельных статьях переводные драмы и повести, пытаясь осмыслить и литературный опыт восемнадцатого столетия — например, в большом критическом очерке «О сатире и сатирах Кантемира».
Жуковский печатал в своем журнале стихи Дмитриева, Василия Пушкина, Гнедича, Батюшкова, Державина, Дениса Давыдова, Вяземского. Вяземский впервые выступил в печати именно в «Вестнике Европы» — в первый год редактирования его Жуковским; это было «Послание к Жуковскому в деревню». Вяземский — спустя много лет — вспоминал, что в этом послании «почти все стихи сплошь и целиком переделаны Жуковским».
«Московские записки», которые Жуковский вел в журнале в 1809 году, посвящены гастролям в Москве великой французской актрисы Жорж.[83] Она играла во французских трагедиях, на французском языке. Жуковский внимательно проанализировал ее игру в «Федре» Расина, «Дидоне» Помпиньяна и «Семирамиде» Вольтера.
И еще Жуковский печатал в «Вестнике Европы» свои статьи на темы нравственности — например, «Кто истинно добрый и счастливый человек?» («Один тот, кто способен наслаждаться семейственною жизнию», — говорит автор). Александр Тургенев писал ему: «Ты опять свел на счастие семейственной жизни и опять пленяешься и пленяешь других изображением того счастья, которое должно быть заключено в мирной обители. В награду за столько прекрасных описаний семейственной жизни я желаю тебе от всего сердца, чтобы ты насладился сим счастьем и нашел около себя вселенную со всеми ее радостями».
5
Однако, несмотря на то, что журнал Жуковского был необыкновенно читаем, начальство — особенно университетское — было недовольно: слишком много в нем было, на их взгляд, «свободных» мнений. Да и отдел политики начальству не нравился, несмотря на то что и сам Жуковский свел его почти до сухой хроники. Пошли доносы в Петербург, возникли цензурные препятствия… Начались толки о том, что в редакторы снова хотят взять Каченовского, при котором «Вестник» хотя и сделался довольно бесцветен, но — для удовольствия начальства — был тих и благоприличен. С другой стороны владелец журнала не хотел терять доходов и не соглашался на отставку Жуковского. Все это вылилось в компромиссное решение: в мае 1809 года Каченовский стал вторым редактором, а с августа того же года был закрыт отдел политики.
82
Н. В. Гоголь впоследствии писал о Жуковском: «Не знаешь как назвать его — переводчиком или оригинальным поэтом. Переводчик теряет собственную личность, но Жуковский показал ее больше всех наших поэтов… Каким образом сквозь личности всех поэтов пронеслась его собственная личность — это загадка, но она так и видится всем. Появление такого поэта могло произойти только среди русского народа, в котором так силен гений восприимчивости».
83
Жорж — театральное имя Маргарйты-Жозефйны Веммёр (1786–1867), которая играла в Петербурге и в Москве в 1809–1811 годах.