– Прошу простить, – сказала Китти, – в четыре утра нас сорвали на учения. – И она направилась к дверям.
Девушку слегка пошатывало, и Эд без лишних разговоров взял ее под руку:
– Я вас провожу.
– И меня, – попросила Луиза. – Я тоже в четыре встала.
Галантный десантник взял под локоток обеих дам, и они пошли по дороге к большому дому. Проходящие мимо солдаты, ухмыляясь, кричали вслед:
– Так держать, приятель! Если что, ты свистни, поможем!
У крыльца Эд попрощался:
– Капрал Китти! – Он кивнул. – Капрал Луиза!
Девушки отсалютовали в ответ.
– А ваше звание? – спросила Китти.
– Кажется, я лейтенант или вроде того, – отозвался Эд. – Наша контора высоких чинов не выдает.
Луиза сделала страшные глаза:
– А вы правда можете сломать человеку шею?
– Как нечего делать, – прищелкнул пальцами десантник и ушел не оборачиваясь.
Китти и Луиза, переглянувшись, зашлись от хохота.
– Господи! – стонала от смеха Луиза. – Мужчина-мечта! – А ты-то! «Сжимают, пока не дашь сок»? Ну честное слово, Луиза, так нельзя.
– А что такого? Время военное. Пусть заходит и облизывает меня – в любое время.
– Луиза!
– Уж кто бы говорил! Я-то видела, ты улыбалась как дурочка.
– Ничего не могу с собой поделать.
– В столовку пойдем?
– Нет, – отказалась Китти. – Я не придуривалась, я правда с ног валюсь.
Оставшись в их детской, Китти медленно разделась, думая о молодом офицере-десантнике. Лицо, исполненное мрачной иронии, четко отпечаталось в ее памяти. Но особенно запомнился взгляд широко посаженных голубых глаз, устремленный одновременно на нее и как бы мимо. Пристальный – но ничего не требующий. Не просящий. В этом взгляде была не то ранимость, не то печаль или неверие в счастье. Именно взгляд Эда не давал покоя Китти, пока сон наконец не одержал верх.
2
Заднее колесо буксовало в меловой жиже раскисшего проселка, двигатель яростно ревел. Мотоциклист подался вперед, силясь весом тела восстановить сцепление с землей, после чего сбавил ход и, наклонившись на повороте, обогнул угол амбара, устремляясь к ферме. Куры с кудахтаньем бросились врассыпную, но сразу вернулись, едва мотор умолк. Как правило, в это время дня с кухни выбрасывали очистки. На березах уже ждали вороны.
Мотоциклист сдвинул защитные очки на шлем и протер глаза. Мэри Фаннел, жена фермера, распахнула входную дверь и, другой рукой придерживая фартук, сообщила:
– У тебя гости.
Ларри Корнфорд снял шлем, под которым обнаружилась копна золотисто-каштановых кудрей и широкое добродушное лицо. Часто моргая, Ларри окинул взглядом двор и заметил незнакомый джип.
– Спасибо, Мэри.
Жена фермера вытряхнула из передника очистки, на которые тут же набросились куры. Ларри снял сумку с багажника и направился на кухню фермерского дома, раздумывая о том, кого же сегодня принесло.
Рекс Диккинсон, фельдшер и его нынешний сосед, сидел за столом, курил трубку и смущенно посмеивался. Дурацкие круглые очки, длинная худая шея и абсолютное неприятие алкоголя неизбежно провоцировали насмешки, к которым Рекс относился с неизменным добродушием. Окружающие любили его уже за то, что он никогда ничего не требовал для себя. Запросы у него были настолько скромны, что иной раз он забывал воспользоваться продовольственными карточками.
Напротив Рекса в ярком прямоугольнике кухонного окна нарисовался знакомый худощавый силуэт.
– Эдди! – окликнул Ларри.
Эд Эйвнелл неспешно протянул другу руку:
– Твой сосед по дому, Ларри, посвящает меня в подробности промысла Божия.
– Откуда ты явился на этот раз?
– Из Шанклина, что на острове Уайт, если тебе так хочется знать.
– Это нужно отметить. Мэри, угости нас сидром!
– Сидр, значит? – ухмыльнулся Эд.
– Да он отличный! Домашний сидр, с ног валит только так.
Ларри, широко улыбаясь, обратился к Рексу:
– Этот подлец испортил мне пять лучших лет жизни.
– О, так он один из ваших, да? – удивился Рекс, имея в виду католиков. Сам он был сыном священника-методиста. – Впрочем, нетрудно догадаться.
– Не равняй меня с ним, – ответил Эд. – Да, мы учились в одной школе, но это еще ни о чем не говорит. Меня монахи так и не охмурили.
– Все протестуешь? – ухмыльнулся Ларри. – Вот если бы Эда послали в марксистскую школу атеистов, сейчас он был бы монахом.
– В монахи у нас ты рвался.
Это правда. Ларри сейчас самому смешно было вспоминать. В пятнадцать лет он несколько месяцев всерьез собирался принять постриг.
– Мэри тебя покормила? Я умираю с голоду. Что ты здесь забыл? Что это за воинская часть? В каком ты подразделении? Что на тебе за форма? – расспрашивал Ларри, пока расправлялся с запоздалым ужином.